Правила секса - Брет Истон Эллис

Я сказала ей, что забыла номер своей телефонной карточки. Но у меня все равно хорошее настроение, в основном из-за Витторио — моего нового препода по поэзии, он говорит, что я подаю большие надежды, и по этой причине я села еще за несколько стихотворений, некоторые из них довольно приличные; плюс мы с Джуди могли бы прикупить вечером экстази, идея вроде неплохая, пятница все-таки, и мы перед зеркалом пытаемся навести макияж, по радио играет «Revolution», и я чувствую себя о’кей.

Джуди говорит, что накануне кто-то бросил ей в ящик хабарик.

— Наверняка первогодка Сэм, — говорю я.

— Его Стив зовут, — говорит она. — И он не курит. Из первогодок никто не курит.

Я встаю, смотрю на тогу.

— Как я выгляжу? Похожа на идиотку? Джуди осматривает губы, затем подбородок:

— Нет.

— Толстая?

— Нет.

Она отодвигается от стола к кровати, где докручивает косяк, подпевая «Revolution». Она говорит, что в понедельник перестала принимать контрацептивы и уже сбросила вес, и, кажется, действительно выглядит похудевшей. В медпункт завезли противозачаточные колпачки.

— Медпункт -мерзость,-говорит Джуди.-Врач настолько озабочен, что, когда я вошла туда с больным ухом, он взял у меня мазок.

— Экстази будем покупать? — спрашиваю.

— Только если пушер принимает «Американ экспресс», — отвечает она. — Чек сегодня забыла обналичить.

— Принимает, наверное, — бормочу я.

Я стою перед зеркалом, выгляжу я хорошо, и мне грустно оттого, что меня это удивляет; что с тех пор, как уехал Виктор, я особо-то и не готовилась к вечеринкам, не ждала, не принаряжалась, а когда это было-то псюледний раз? В начале сентября? На вечеринке в клубе серферов? И не знаю почему, но «Revolution» по радио напоминает мне о нем, и я по-прежнему мысленно представляю его себе — как там он в Европе, его образ где-то в сознании и всплывает в самые странные моменты: я могу есть какой-нибудь суп, из тех, что подают в столовой, или пролистывать журнал «GQ», или смотреть рекламу джинсов по телевизору. Один раз это были спички из «Морганз» в Нью-Йорке, которые я нашла под кроватью в прошлое воскресенье.

Джуди готова закурить косяк, но не может найти спички, поэтому я иду в соседнюю комнату к мальчику из Эл-Эй. На его двери большими красными буквами кто-то написал: «Звонил Р. И. П.». Мне слышно, что в комнате играют Eagles, но на стук никто не отвечает. В туалете нахожу какие-то спички из «Максима» и несу их Джуди. «Revolution» заканчивается, и начинается другая песня Thompson Twins. Мы с Джуди скручиваем косяки, накуриваемся, делаем «кровавые Мэри», пытаемся перечислить всех парней, с которыми переспали в Кэмдене, но список запутывается из-за провалов в памяти, травы и нервозного предвосхищения пятничной вечеринки, то и дело мы просто пишем «приятель Джека» или «парень из Лаймлайта», — все это наводит на меня тоску, и я предлагаю отправиться в Були. Может, я должна переспать с этим французом, как твердит Джуди. Но имеются и другие варианты, не перестаю я себе повторять. И какие же, спрашиваю я себя. Ночная оргия в Буте? Но я накурена, и мне хорошо, когда мы выходим из комнаты Джуди и из коридора наверху нам слышна музыка, зазывающая нас со стороны общего корпуса, сопровождаемая истошными воплями и приглушенными криками в ночи.

Но потом Джуди обязательно нужно все испортить. Мы выходим из ее дома в холодную осеннюю ночь, нас обеих трясет в наших тогах, мы идем на звуки музыки в Були.

— От Виктора слышно чего-нибудь? — спрашивает она.

Так не хотелось это говорить, но я все равно спросила:

— От кого?

Ричард приезжает около восьми. Я сижу в шикарном кресле в номере для «мальчиков», одетый в серый костюм и шелковый красный галстук из «Бигсби и Крутерз», смотрю «МТУ», курю сигареты, думаю о Шоне. В другом номере моя мать и миссис Джаред наряжаются к ужину. Открывается дверь, заходит Ричард во фраке и солнечных очках, волосы зализаны назад, он хлопает дверью и орет: — Здорово, Пол!

Я слегка остолбенело выпяливаюсь на Ричарда. Его длинные белобрысые волосы теперь коротко подстрижены и выкрашены в яркий платиновый цвет, из-за дождя или мусса потемневший. Он в драной фрачной рубашке, одном черном носке, другом белом, высоких «Конверсах» и длинном пальто с переводной картинкой Siouxsie and the Banshees на спине. В левом ухе крошечная брильянтовая сережка-гвоздик, на носу по-прежнему черные блестящие очки «Уэйфэрер». У него всего одна небольшая черная сумка в наклейках Dead Kennedys и Bronski Beat, а в другой руке огромный кассетник и почти пустая бутылка виски «Джек Дэниеле». Он пошатывается, облокачивается о косяк, выпрямляется.

— Ричард, — говорю я.

Меня охватывает чувство, что весь мир вокруг меня начинает превращаться в номер «Вэнити фейр».

— Когда есть будем? — спрашивает он.

— Ричард? Это ты? — зовет его мать из соседнего номера.

— Да, я, — говорит он. — И меня зовут не Ричард. В номер заходят моя мать и миссис Джаред, обе в процессе одевания, и таращатся на Ричарда, который выглядит полным отморозком из «Сары Лоренс», разве что попривлекательней.

— Дик, — говорит он, похотливо скалясь, а потом: — Типа ужин-то когда?

Он делает большой глоток «Джека Дэниелса» и рыгает.

Натянутая сцена с Рупертом.

Руперт обрился налысо. Мне пришлось заехать к Роксанн до вечеринки, притарить наркоту для идиотов-первогодок, а этот уебок побрил башку. Когда я вошел, он нюхал кокс на полу в гостиной и пялился на себя в зеркало, орали Htisker Dii, а какой-то чувак из Бразилии дурачился на диване с маленьким синтезатором «Касио».

— Как дела? — заорал я через музыку, подошел к проигрывателю и убавил звук.

— Мотик тебе придется продать! — рявкнул Руперт, вытер зеркало пальцем и слизал крошки.

— Да? — нервно захихикал я. — Что за дела?

— Деньги где, дубина? — спросил он.

— «Американ экспресс» принимаешь? — сострил я.

Руперт дернул своей огромной белой башкой, из-за пары черных бритвенных порезов она стала выглядеть еще жестче. Я подумал, не бразилец ли обрил бошку Руперту. Мысль вызвала у меня тошноту.

— О Бэйтмен, ты не смешной.

— Зато ты юморист, — сказал я.

— И из-за того, что ты не смешной, я дам тебе время. Он встал. Огромный, почти что угрожающий, но в

каком-то будничном смысле, он подошел ко мне.

— Сколько я тебе должен? — спросил я, отступив.

— Я не собираюсь тебе напоминать, Бэйтмен, — сказал он, проводя рукой по своей блестящей башке.

И взглянул на свой арсенал, размышляя, какие пистолеты заряжены, но он уже слишком нанюхался, чтобы что-нибудь мне сделать.