Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу - Андрей Буровский

Он пьяный был, обнял тебя рукою!

Тянулся целоваться, блядь, просил тебя отдаться, блядь,

А ты ему кивала головою!!!

— А кто такой фаршмак? — заинтересовался Пашка.

— А это такая п…, которая всегда в з… пу лезет, — объяснил Михалыч с предельной, прямо-таки лагерной доходчивостью. Он пел, наводя страх на всех, кто только мог бродить в окрестностях:

Канает пес, насадку левируя,

Где ширмачи втыкают вилы налегке!

Он их хотел покрамзать, но менжует:

«Ох, как бы шнифт не вырубили мне»!

Остановить его не было ни малейшей возможности; тем более, что вдохновение Михалыча не имело ни малейшей связи с алкоголем, как и хорошее настроение. Надо было ждать или когда кончится настроение, или появится что-то, мешающее петь Михалычу. Как вот, например, сеанс связи.

И через полчаса опять народ весело гомонил, не прижимаемый к земле акустическим ударом, издавая и слушая звуки, не оскверняемые воем блатных песен.

А на другом конце навеса на складном стуле примостился Михалыч и временно не пел, вел беседу с господином Тоекудой, а Андронов им переводил. Мол, да, есть мамонты, но мертвые. Мертвые, но хорошей сохранности. Скорее всего, ископаемые. Нет, вряд ли они погибли сейчас. Гораздо вероятнее, что погибли они как раз тысячелетия назад, иначе как они попали в глину и почему вытаяли из нее? Труп современного животного лежал бы сверху.

Игорь прерывался, вставлял что-то от своего имени. Ямиками уточнял, переспрашивал, в трубке отвратно шипело и щелкало, каждый из собеседников понимал не все слова, разговор затягивался.

— Причина смерти?

— Пока непонятно. И непонятно, погибло ли в долине сразу несколько животных или по какой-то причине в нее сносило и захоранивало трупы. С этим еще надо разобраться.

— Так, значит, гарантировать ничего нельзя? Может быть, мамонты все-таки современные?

— Исключить такую возможность нельзя, но это очень маловероятно…

И все-таки просьба — провести еще разведку по северной части озера и по восточному берегу. Это ведь не очень трудно? Это совсем не трудно, но это — дней пять работы. За два дополнительных дня будет дополнительная плата. А провести разведку есть очень уважительная просьба. Таких почтенных людей надо просить о подобной малости, чтобы потом можно было дать им хоть что-то на память о коллеге, приехавшем так издалека.

— Тогда так, сегодня пусть люди отдыхают, они только что вернулись из похода. А завтра мы начнем разведку. Хорошо?

— Все, что делает Михалыч, хорошо, — переводя, Игорь улыбнулся в высшей степени нахально, — но только пусть он выйдет на связь. Когда ему кажется правильным?

— Послезавтра. К тому времени экспедиция исследует найденных мамонтов. Они интересуют господина Тоекуду?

— О да, очень интересуют, но пусть пока уважаемый коллега не сообщает, где они находятся. С телефонами в России происходят удивительные вещи. Лучше пусть и скажет послезавтра, когда уже будет возле них…

— Договорились. Послезавтра Михалыч выходит на связь, и они обсудят, куда и когда надо присылать вертолеты.

— Да, все хорошо. До послезавтра.

Поднимался туман, веял тихий ветерок с озера, опять пел Андрей под гитару, Сергей подкладывал дрова в костер, и ничто не предвещало осложнений.

Но в условленное время Михалыч не вышел на связь.

27 мая 1998 года

Давно известно, что уходящий берет с собой одну четвертую разлуки. Три четверти берет себе оставшийся. Ясным утром двадцать седьмого мая Миша Будкин сполна познал справедливость этой поговорки. Он сам решил остаться — это правда. Сам решил, ничего не имел против. Да и видел он уже этих мамонтов. Вот если откроют новых, на другом берегу, — он охотно пойдет.

Но все-таки взгрустнулось Мише, когда отряд последний раз осмотрел все рюкзаки, ружья и котелки, забил в торока последние консервы и муку. Бойко, весело зашагали они на север, туда, где течет река Исвиркет. За этим и ехали! Отряд шел смотреть найденных мамонтов, показывать их Михалычу с Андроновым. Довольные, радостные лица, закинутое за спину снаряжение. Все были довольны, все хорошо прощались с ним.

Скрылась вдали последняя спина, мелькнула цветным лоскутом за лиственницами. Стихли невнятные голоса за бульканьем и гулом речки. И вот тут-то Мише и взгрустнулось. До этого он ворчал даже, что рад остаться, по крайней мере, отоспится. А вот поди ж ты…

Миша даже рассердился на себя и от злости навел в лагере такой порядок, что все заблестело: разложил все на свои места, постирал грязный рюкзак, перемыл посуду, начистил песком ложки. На это ушло два часа. Миша подумал… И постирал еще трико. Вполне можно было и не стирать, но надо же чем-то заниматься! На это ушло еще полчаса.

Еще раздражали эвенки. Вроде бы сперва было неплохо, что они пустили оленей пастись и сели здесь же, в лагере, пить чай. Но парни сидели час, два… Сидели почти неподвижно, только кружки с крепчайшим чаем опорожнялись, взлетали кольца дыма над чашками трубок. Миша убирал, стирал, парни сидели, смотрели. «Лучшего развлечения не нашли?!» Миша понимал, что злится он совершенно напрасно. Эвенки и правда не нашли лучшего развлечения, потому что искать было негде. Нет у них никаких развлечений. Но парни раздражали так, что Миша сжал челюсти до хруста в зубах.

Солнце стояло низко, но Миша знал, выше оно и не поднимется, так и будет стоять еще часов десять, на той же высоте, перемещаясь только вдоль горизонта. Был теплый день весны, наполненный шумом ручейков, шорохом ветра. С утра над озером стояла туча. Огромная, высокая туча, серо-черного цвета. На юге, под Карском, такая туча имела бы четкие очертания, клубилась бы и играла, в разных местах этой тучи менялись бы оттенки и цвета. Эта туча была скучная и серая, почти без оттенков. Плоская темно-серая масса с размытыми, неясными краями. Ветер прилетал со стороны тучи, и был он тугой и равномерный. Ветер нес запахи снега, влажного воздуха, еще чего-то незнакомого и холодного. Но вот чего ветер не нес — это запаха нагретой земли и запаха зеленых листьев. Так мало было этого всего, что ветер не мог этим пахнуть.

— Насяльник! — позвали эвенки.

— Что вам, ребята? — поинтересовался Миша — он хотел быть вежлив с братьями нашими меньшими.

— Однако, снег скоро ходи. Надо, насяльник, совсем хоросо думай, как твой насяльника верни, людей верни.

— Снег? Пускай себе идет… Что мы, снега не видали?

— Плохой снег скоро ходи. Дурной снег. Ты нам путилька жалей? Мы думал насяльник верни. Мы олешка гонял, хурда-мурда забирал, народ сам домой иди.

Миша понял эвенков так, что они вымогают бутылку.