Ночь Томаса - Дин Кунц

Наконец он отвел от меня взгляд. Так долго смотрел на третий стул в углу, что и я повернулся в ту сторону.

Там сидел мистер Синатра. Не знаю, как давно он сюда пришел. Ткнул в меня пальцем, как бы говоря: «Хорошо выглядишь, парень».

Хосс Шэкетт не видел Председателя. Он смотрел в пустоту, возможно рисуя в своем воображении увиденный мною разгром.

Потом чиф принялся разглядывать ухоженные ногти, словно хотел убедиться, что под ними не осталось запекшейся крови человека, которого он допрашивал передо мной.

Посмотрел на дверь, как я предположил, вспоминая, насколько эффективно она заглушала крики тех, кто побывал в этой комнате до меня.

А когда взгляд его сместился к низкому потолку, Хосс Шэкетт улыбнулся. И такая у него была улыбка, что, подними он в этот момент голову к чистому небу, птицы умирали бы в полете.

Наконец его заинтересовала металлическая поверхность стола. Он даже чуть наклонился вперед, чтобы получше рассмотреть свое замутненное изображение. За долгие годы полировка заметно потускнела, залапанная тысячами потных рук.

Отражение совершенно не напоминало его лица: какой-то калейдоскоп темных и светлых пятен.

Его, однако, это устраивало, более того, нравилось, потому что он вновь улыбнулся.

Блуждающий взгляд чифа Хосса сводил меня с ума, и я бы предпочел, чтобы он посмотрел на меня.

Мое желание услышали. Наши взгляды встретились.

— Сынок, что ты на это скажешь… почему бы нам не стать друзьями?

— Буду счастлив, сэр.

Изменениям, произошедшим с чифом Хоссом Шэкеттом, могли бы позавидовать и разумные инопланетные машины из основанного на игрушках фильма «Трансформеры», которые из заурядного «Доджа» могли превратиться в гигантского робота, массой в сотню раз превосходящего исходный автомобиль.

Я не хочу сказать, что чиф внезапно заполнил всю камеру и меня отнесло в единственный оставшийся пустым угол. Нет, он превратился из мистера Хайда, если мистер Хайд был садистом-надзирателем в советском ГУЛАГе, в милейшего доктора Джекила, будь доктор Джекил шерифом маленького городка, где самым ужасным преступлением за последние двадцать лет стала кража Лулами рецепта джема из корня ревеня у Боббиджун, который эта самая Лулами попыталась выдать за свой на конкурсе окружной ярмарки.

Злобная ухмылка уступила место улыбке доброго дедушки из любого телевизионного рекламного ролика, в котором задействованы маленькие дети, играющие со щенками.

Подчелюстные мышцы расслабились. Как и все тело. Словно хамелеон перебрался с серого камня на розу, вот порозовела и его кожа.

Что удивительно, изменилась даже змеиная зелень глаз, теперь на меня смотрели ирландские глаза, счастливые и лучащиеся. И улыбались уже не только губы, но и глаза, и все лицо, каждая морщинка, каждая ямочка демонстрировала доброжелательность.

Прежний Хосс Шэкетт никогда не стал бы начальником полиции Магик-Бич, поскольку это была выборная должность. Я видел перед собой другого Хосса Шэкетта — политика.

И очень огорчился, что в этом году проведение выборов не предполагалось, потому что хотел, чтобы прямо из камеры он отправился агитировать избирателей, расклеивать плакаты, рассказывать о проделанной работе, помогать рисовать свой портрет на стене четырехэтажного дома.

Мистер Синатра подошел к столу, чтобы поближе рассмотреть чифа. Повернулся ко мне, изумленно покачал головой, направился в свой угол.

— Сынок, чего ты хочешь? — Чиф сидел на стуле такой расслабленный, что я даже испугался, как бы он не сполз на пол.

— Хочу, сэр?

— От жизни. Чего ты хочешь от жизни?

— Сэр, я не уверен, что могу правильно ответить на этот вопрос в настоящее время, потому что не знаю, кто я.

— Давай предположим, что амнезии у тебя нет.

— Но она есть, сэр. Я смотрю в зеркало и не узнаю лицо, которое в нем вижу.

— Это твое лицо, — заверил он меня.

— Я смотрю в зеркало и вижу этого актера, Мэтта Деймона.

— Ты совершенно не похож на Мэтта Деймона.

— Тогда почему я вижу его в зеркале?

— Позволь высказать предположение.

— Буду вам очень признателен, сэр.

— Ты видел фильмы, где у него была амнезия.

— Мэтт Деймон играл в фильмах, где у него была амнезия?

— Разумеется, вспомнить их ты не можешь.

— Все ушло, — согласился я. — Все.

— «Идентификация Борна». Это один из них.

Я задумался.

— Нет. Ничего.

— Сынок, ты действительно такой забавный.

— Мне хотелось бы думать, что так оно и сеть. Но велика вероятность и другого варианта. После того как я узнаю, кто я такой, может выясниться, что я напрочь лишен чувства юмора.

— Речь вот о чем: я готов признать, что у тебя амнезия.

— Я бы очень хотел, чтобы ее у меня не было, сэр. Но увы.

— Чтобы упростить наше общение, будем исходить из того, что у тебя амнезия, и я не буду стараться подловить тебя на лжи. Это справедливо?

— Это справедливо, конечно же, но так оно есть и на самом деле.

— Хорошо. Давай предположим, что амнезии у тебя нет. Я знаю, она есть, знаю, но так я услышу в ответ нечто большее, чем «все ушло, ушло, ничего нет».

— Вы просите задействовать мое воображение?

— Именно так.

— Я думаю, что раньше воображение у меня было богатое.

— Ты так думаешь?

— Это всего лишь интуитивное предположение. Но я постараюсь.

Этот новый чиф Хосс Шэкетт излучал приветливость такой интенсивности, что пребывание в его компании в течение слишком уж долгого времени грозило меланомой.[32]

— Итак… чего ты хочешь от жизни, сынок? — повторил он вопрос.

— Сэр, я полагаю, меня устроила бы жизнь продавца покрышек.

— Продавца покрышек?

— Устанавливать на колеса новые покрышки, чтобы люди могли снова ездить, после того как лопнувшая старая покрышка лишила их этой радости. Такая жизнь будет приносить удовлетворенность.

— Я тебя понимаю. Но раз уж мы все только воображаем, почему бы не воображать по-крупному?

— По-крупному. Хорошо.

— Если бы у тебя была самая большая мечта… какой ты ее себе представляешь?

— Я думаю… возможно… иметь собственное кафе-мороженое.