Бес - Владислав Выставной

Илья завороженно следил за полетом чудовищ. Страха не было. Было ощущение неизбежности и желание драки. Драка – лучший выход из любого тупика.

А еще был Голос – тот самый, который твердил теперь что-то невнятное, то ли успокаивая, то ли подбадривая его…

Теперь мутанты приближались со всех сторон. Их были сотни. Они продолжали кружить, смыкая круг, издавая странные звуки, обдавая людей смрадом нечистого дыхания, но почему-то не торопились с расправой. Двое людей выцеливали наиболее агрессивных, но не открывали огонь, будто это могло как-то задобрить монстров. Да и стоило поберечь боеприпасы для последней схватки.

Неизвестно, сколько бы продолжалась эта странная игра.

Если бы вдруг не появился он.

Беззвучно, в свете восходящей Луны, он вышел из джунглей – и твари отпрянули от него, как от снопа пламени. Он неторопливо направлялся к тем двоим, сжавшимся, отчаявшимся, но готовым к последней яростной схватке. Следом, словно составляя с ним единое целое, из зарослей вышел зверь – еще более жуткий, чем эти гееноподобные твари. Огромный, черный, как тень, волк, словно несущий в себе скрытую сущность своего хозяина.

Он выглядел человеком, но его спокойствие ломало всю эту игру, лишало смысла дикую пляску смерти. Он шел прямо, глядя только на людей, словно злобные монстры не представляли для него ни малейшей угрозы. Приблизившись к центру круга из мечущихся чудовищ, незнакомец тихо произнес:

– Пошли вон!

И тут все это скопище кровожадных монстров шарахнулось в разные стороны, мгновенно растворившись в зарослях. Крылатые хищники столь же быстро исчезли в черном небе. Остался лишь зверь, грузно развалившийся у его ног.

Стало тихо.

Только Шон, нервно вытерев со лба холодный пот, произнес треснувшим голосом:

– Я же говорил: он сам нас найдет…

Он равнодушно разглядывал этих двоих, пришедших к нему из умирающего мира людей.

Как давно это было – времена, когда он мог назвать себя одним из них. Но в новом мире нет места людям. Несмотря на то, что именно люди по глупости своей и жадности создали этот новый, враждебный им самим мир. Непросто общаться с теми, кто совсем недавно считал себя единственной разумной расой на Земле. Смешные существа, вообразившие себя вершиной природы! Долгие дни, проведенные в мире зарождающейся новой жизни, открывают глаза на многое. Люди, как огня, боялись этого «активного мутагена» – философского камня генной инженерии. А он, Злой, мог теперь бесконечно наблюдать, как работают удивительные механизмы новой жизни.

Это действительно чужая, враждебная жизнь. Враждебная всему отжившему, закостенелому, а значит – проигравшему борьбу за существование. Вот эти двое, считающие себя венцом творения, они так и состарятся в своих неизменных телах и сгинут, так и не поняв, что жизнь – это постоянное движение, изменение, превращение. То, что вселяет в них ужас, то, что они называют «мутацией». Но им не приходит в голову, что для новой жизни неизменно «мутировать» – это и означает «жить»…

– Эй, Ник! – крикнул Шон. – То есть Злой, я хотел сказать! Ты помнишь меня?

Злой вышел из состояния привычной задумчивости и приблизился к звавшему. Посмотрел на него, склонив голову набок, вдохнул его запах…

– Ник, брось свои шуточки! – заорал Шон, пятясь. – Убери свое чудище, сам подойди!

Это привычка – своими глазами и ушами посылать вперед зверя. Ведь нет большой разницы, какими глазами смотреть, а чутье у Цербера лучше. Злой сделал над собой усилие – и направил к людям свое человеческое тело. Почти человеческое.

Теперь они оба возвышались над сжавшимися на бетоне усталыми людьми – Злой и его неизменный спутник.

– Ты совсем не изменился, Ник Кейси, – усмехнулся Шон, отбрасывая гранатомет. – Только прическу сменил, что ли?

– Я давно уже не Ник Кейси. И ты это знаешь.

– Прости, Злой. Просто я хотел убедиться, что это именно ты. Хотя кто еще мог вытащить меня из такой передряги?

– Когда-то ты вытащил меня, – сказал Злой. – Теперь моя очередь. Этот симбиоз между нами навечно, Шон… А ты кто?

Злой перевел взгляд на лейтенанта. Илья демонстративно оттолкнул от себя пулемет. Сказал, стараясь сохранять спокойствие и приветливость:

– Илья Королев, морская пехота ВМФ России. Я… – и замолчал, скованный неожиданно нахлынувшей волной ужаса.

Злой бросился к нему – мгновенно, неуловимо – и его жутковатое осунувшееся лицо почти уперлось Илье в глаза. Злой будто пронзал его взглядом, и в ушах снова прозвенело это самое: «Кто ты?»

И вдруг Илья понял, что у него нет ответа. По-крайней мере, верного, который устроил бы этого странного человека.

Злой отпрянул столь же внезапно. Между ним и Ильей возник этот чудовищный зверь, который теперь испепелял русского взглядом вместо хозяина. Илья чувствовал: одного неверного слова, одного движения достаточно, чтобы тот, кого звали Цербером, превратил его в кровавое месиво.

– Что ЭТО? – повторил Злой, указав на обалдевшего морпеха.

– Я не понимаю тебя… – пробормотал Шон. – Это мой друг. Мы вместе искали тебя…

– Меня ищут многие, – глухо сказал Злой. – И это всегда связано с тьмой и смертью. А сейчас ты привел ко мне саму Тьму…

– Ты ошибаешься! – дрожащим голосом выкрикнул Илья. Он косился на зверя, готового убить его по первому приказу хозяина. – Я пришел с добром, и я уйду, как только…

– Вспоминай! – Злой снова был рядом, пронзая парня колким взглядом. – Ну же – правду! Кто ты? Откуда ты взялся?

На голову легла холодная тяжелая ладонь. От нее, казалось, исходили колкие электрические разряды. И тут же в глубине мозга раздалось злобное рычание, готовое разнести вдребезги ослабевшее сознание.

– Эксперимент… Долг, – прошептал Злой. Именно Злой, а не тот повелевающий Голос в глубине мозга.

И тут лейтенант вспомнил.

Вспомнил свою смерть. Жуткую, мучительную смерть в тесном железном ящике. Вспомнил, как горела и лопалась кожа, как оплыло и стекло к коленям лицо, как взорвались от жара глаза, как закипел мозг…

– А-а-а!!! – он выл и корчился от боли, но воспоминания продолжали мучать его.

Вот падает расплавившаяся дверца и вываливается наружу его обугленный, дымящийся труп. Что-то, что некоторые называют душой, еще цепляется за эти зловонные головешки. Но со всех сторон на горячее пепелище уже стекаются стремительные ростки жизни – чужой, непохожей, но все же жизни. Ростки впиваются в его тело – и распадается обугленной плотью. И тоненькие ростки, привыкшие высасывать чужую жизнь, вдруг начинают наполнять жизнью обугленный труп. Клетка за клеткой, мышца за мышцей, нейрон за нейроном они возрождают это тело, и душа робко возвращается обратно, осваивая новую обитель.