Звезды-свидетели - Анна Данилова

Она угадала все. Абсолютно! Кроме одного: с кем он провел этот вечер. Интересно, подскажет ли ей что-нибудь это имя — Лев Рубин? И вообще, вспомнит ли эта странная особа человека, который как зеницу ока бережет ее размытую фотографию? Может, напомнить ей о нем прямо сейчас?

Но интуиция подсказала ему, что сейчас как раз надо оставить все как есть и подождать до утра. Все-таки он выпил, к тому же сильно нервничает.

А еще его окатила неприятная прохладная волна страха за свою память. Как же могло случиться, что он напрочь забыл три свои новые мелодии? Словно они ему приснились! Такого с ним раньше не было. Хотя с ним много чего еще не было. Он вообще жил очень спокойно, «оранжерейно», без особых волнений и потрясений. Можно сказать, ему просто повезло. Что ж, на долю каждого человека выпадает определенный процент сложностей. Тогда пусть эта трудность — появление в его жизни Лены — окажется самой тяжелой.

Еще ему почему-то захотелось, чтобы Лена продолжила с ним тот разговор — о зле. Он вдруг вспомнил, как сплоховал, произнеся фразу о том, что лично он никого не насиловал и не принуждал к сожительству. Тогда ему почему-то показалось, что он сказал лишнее. Что она ему ответила?..

«Ты сказал, что никого не насиловал и не принуждал к сожительству. Но разве только в этом заключается зло?»

Примерно так. Что было потом? Кто и что еще из них сказал? Никто — и ничего особенного. Он заявил, что ей лучше всего поспать, и вот тогда она вспомнила про молоко и мед. Кажется, что все это было так давно!

Между тем они вошли в кухню, и Лена щелкнула выключателем — ну хозяйка просто! А лицо — мрачнее некуда, глаза ввалились, круги под ними сиреневые, уголки губ опущены, волосы растрепаны. «Не сладко ей здесь было без меня, — подумал Герман. — И страшно».

— Я ужин не готовила. Боялась, что ты вернешься с милицией, и готова была спрятаться. По сугробам убежать в лес. А ужин… если бы я готовила, запах бы остался. Да и вообще, я не знаю, что мне делать, как дальше быть!

— Идти сдаваться, насколько я понимаю, ты не собираешься?

— Нет. У меня есть еще дело.

Вот! Вот чего он боялся. Ее очередного дела, в которое она явно собирается ввязать его, Германа! Быть может, ей просто потребуется техническая помощь — отвезти, привезти, завернуть в ковер, закопать. Нечто вроде трупа. Точнее — просто труп. «Трупее не бывает».

— Давай спать, а все дела — утром, идет?

— Идет. Спасибо, что не сдал меня.

— Вообще-то я бы чаю выпил.

— Можно без меня?

— Можно.

Она вышла из кухни, и в доме установилась такая тишина, что ему захотелось услышать хоть какие-то звуки. Пусть это будет включенный телевизор, радио, музыкальный центр или лучше — все сразу. Но тогда эта девчонка не уснет. А ей надо поспать.

Герман выпил чашку чаю, вошел в гостиную и огляделся по сторонам. «Господи, — он перекрестился, — как же много я отдал бы за то, чтобы эта девица мне просто приснилась!»

И сел за рояль. И когда пальцы его коснулись клавиш, он тотчас вспомнил одну из своих мелодий. Новую, свежую, как только что распустившийся цветок. И прекрасную. Тему любви Мити к Кате.

Он встал, принес книгу, установил ее на рояле. Открыл на нужной странице и продолжил чтение.

«— Милый, занимай скорее место! Сейчас второй звонок!

А после второго звонка она еще трогательнее стояла на платформе, снизу глядя на него, стоявшего в дверях третьеклассного вагона, уже битком набитого и вонючего. Все в ней было прелестно — ее милое, хорошенькое личико, ее небольшая фигурка, ее свежесть, молодость, где женственность еще мешалась с детскостью, ее вверх поднятые сияющие глаза, ее голубая скромная шляпка, в изгибах которой была некоторая изящная задорность, и даже ее темно-серый костюм, в котором Митя с обожанием чувствовал даже материю и шелк подкладки. Он стоял худой, нескладный, на дорогу он надел высокие грубые сапоги и старую куртку, пуговицы которой были обтерты, краснели медью. И все-таки Катя смотрела на него непритворно любящим и грустным взглядом».

Это были страницы, посвященные их, Митиному и Катиному, расставанию. И хотя Герман не мог вспомнить, что он сам когда-либо с кем-то так же тяжело и волнительно расставался, ему почему-то захотелось плакать. Еще он подумал: почему так — молоденькие девушки всегда выглядят какими-то более совершенными, завершенными, что ли, чем их нескладные ровесники? И это — правда. И вообще, девушки развиваются быстрее, да и умнее они мужчин, намного. И мыслят они как-то совсем по-своему, непонятно подчас для мужчин. А эта Катя… Несомненно, она была хороша и молода, и ею можно было увлечься, но чтобы из-за нее, из-за этой кокетки, которая предпочла истинную любовь сомнительному служению театру (или все-таки взрослому любовнику?), стреляться?! Чулочки, панталончики, юбки, шляпки… Ну почему все эти милые безделицы так притягивают к себе мужчин? Отчего?!

Легкой головной болью отозвалась мысль, что он своей игрой на рояле мешает спать Лене. Ну и что? Она знала, к кому напросилась под крышу. Вот пусть и терпит!

«Третий звонок так неожиданно и резко ударил по сердцу, что Митя ринулся с площадки вагона как безумный, и так же безумно, с ужасом кинулась к нему навстречу Катя. Он припал к ее перчатке и, вскочив назад, в вагон, сквозь слезы замахал ей картузом с неистовым восторгом, а она подхватила рукой юбку и поплыла вместе с платформой назад, все еще не спуская с него поднятого взгляда. Она плыла все быстрее, ветер все сильнее трепал волосы высунувшегося из окна Мити, а паровоз расходился все шибче, все беспощаднее, наглым, угрожающим ревом требуя путей, — и вдруг точно сорвало и ее, и конец платформы…»

Боже, какая же сильная сцена! И как же хорошо Герман увидел вдруг и Митю, и Катю, стоявшую на платформе в своем темно-синем костюмчике и голубой шляпе. Ну просто кадры из фильма! Интересно, кого Коровин подобрал на эту роль? Ведь эта девушка просто обязана быть необыкновенно хороша, и в ней детскость должна смешиваться с женственностью. Чиста — и одновременно развратна, вот какой, в представлении самого Бунина, была Катя. Наверняка у Коровина есть такая, и девушка эта непременно профессиональная актриса. Из молодых. Совсем юных. Увидел ее Коровин в какой-нибудь выигрышной роли в студенческом спектакле, приметил, пригласил в ресторан, накормил-напоил, привез к себе, вслух читал ей Бунина, накинул ей на плечи шаль, на голову надел голубую шляпу…

Лена? Нет, она бы не подошла. Лицо у нее не славянское, слишком широкие скулы, удлиненные глаза, что придает ее внешности своеобразную неповторимость. Взлетающие брови делают выражение ее лица надменно-удивленным.

…Скрипнула дверь. На пороге призраком появилась Лена, в мужской, сине-белой, в полоску, пижаме. Длинные штаны складками собирались вокруг ее ступней. Длинные рукава закрывали кисти рук. Длинные светло-русые волосы завесили половину лица. И раскосые синие глаза. И тонкие, приподнятые удивленно брови.