В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946 - Хорст Герлах

Рубль – это совсем немного, тем более за то, чтобы покинуть страну, но у 90 % из нас совсем не было денег, и нам пришлось расплачиваться хлебом. Мы отдали хлеб охраннику, который, скорее всего, продал его, а полученные семьсот рублей разделил с начальником поезда. Нам ничего не оставалось делать, как, закрыв глаза на все, молча продолжать свой путь.

Плохое питание и вынужденно долгая дорога, тянувшаяся уже три недели, делала наше общение напряженнее день ото дня. Небольшие стычки и споры происходили все чаще. Однажды я стоял у двери и смотрел на улицу, когда старший по нашему вагону захотел встать на мое место. Находясь в лагере, он работал в должности бригадира. Из-за того, что я не отошел со своего места, как только он сказал мне, он со всего размаху ударил меня в лицо с такой силой, что искры посыпались из глаз. От негодования меня бросило сначала в жар, а потом в холод, но, собравшись с мыслями, я решил, что будет лучше себя контролировать.

Это было очень трудно сделать, но я вспомнил, как он же как-то чуть не набросился с ножом для резки хлеба на другого парня. Если бы тогда тот парень вышел из себя, неизвестно, чем бы могло все закончиться. И это был не единственный случай. Прокрутив все в голове за какие-то доли секунды, я решил отступить. Ничего не говоря, я отполз в свой угол, как побитая собака. Подравшись, я бы ничего не добился, но мне было трудно проглотить обиду.

Когда мы пересекли польскую границу, обстановка изменилась кардинально. В России я видел только нескольких велосипедистов; в Польше почти каждый ехал на велосипеде. Над Польшей просто царила атмосфера счастья. Повсюду кипела торговля, и нас сильно удивило, насколько быстро страна пришла в себя после войны.

Скоро наш поезд въехал в Варшаву. Здесь дела обстояли иначе. Мы видели большие разрушения и поле, уставленное двумя сотнями подбитых танков. Многие дома еще не восстановили после бомбежки, и на них виднелись следы, оставленные взорвавшимися бомбами и пулеметными очередями. Должно быть, последние бои были просто чудовищными.

Остановившись на варшавском вокзале, мы увидели встречный поезд с возвращавшимися русскими солдатами. Их вагоны были заполнены кроватями, радиоприемниками, велосипедами и одеждой. На некоторых под военными шинелями были надеты гражданские костюмы. Постепенно мы разговорились с ними. Некоторые даже зашли в наш поезд. Как оказалось вскоре, большинство из них совершенно не радовались своему возвращению, даже несмотря на то, что они ехали в свой так называемый «рай». Они прекрасно знали, что современные удобства, такие как электрический свет и водопроводная вода, которыми они с удовольствием пользовались в Европе, будут недоступны для них в России. Также из наших разговоров мы узнали, что русские тешат себя надеждой попасть в Америку и Англию. И в первую очередь их интересовали там женщины. Один пьяный солдат произнес с ухмылкой: «Сейчас мы знаем немецких девчонок, теперь хотелось бы узнать, какие американки и англичанки».

В Варшаве со мной чуть не произошел тот же случай, что и с Хорстом Фишером. Мы вместе с одним пожилым мужчиной пилили дрова для печки. Тем временем другие ребята таскали пакеты с мукой, каким-то образом забытые русскими в открытом вагоне. Закончив, мы тоже пошли взять себе муки из того, что осталось. Выбрав непорванные пакеты, мы стали возвращаться к поезду. Уже стемнело, и лишь редкие огни светились на железнодорожной станции.

Находясь в пятидесяти метрах от поезда, мы увидели, как красные огоньки состава начали удаляться от нас. Мы бросились бежать что было сил, а поезд двигался быстрее и быстрее. Мы бежали, стараясь не выронить мешки из рук. Но силы иссякали, а поезд продолжал набирать скорость. Мой товарищ, мужчина сорока восьми лет, находился всего в нескольких шагах за мной.

– Цепляйся! – крикнул он мне, задыхаясь.

Сделав отчаянный рывок, я ускорил свой бег и вцепился в ручку двери последнего вагона, а мой товарищ, неожиданно вырвавшись вперед, схватился за ручку соседней двери. Впрыгнув в вагон, мы были спасены. Хотя в то время я не сильно верил в Бога, едва переведя дух, я поблагодарил его за произошедшее. Я почувствовал, что не справился бы без его помощи. Я оглянулся. В вагоне никого не было. Когда я бежал, то сильно вспотел, а теперь мое тело остывало, и меня стал бить озноб. Чтобы согреться, я принялся делать гимнастические упражнения, прохаживаясь из одного конца вагона в другой. Поезд продолжал двигаться. Прошло не менее двух часов, прежде чем мы подъехали к огромной железнодорожной станции, и наш поезд остановился. Как благодарили мы Бога за то, что успели впрыгнуть в последний вагон. А то ведь могли замерзнуть и умереть. Пройдя вдоль поезда, мы нашли свой вагон. Наши товарищи уже и не ожидали увидеть нас снова. Мы были безмерно счастливы, что не повторили судьбу Хорста Фишера.

Наши надежды, что мы приедем домой к Рождеству, не оправдались. Вместо прибытия в Восточную или Западную Пруссию нас привезли во Франкфурт. Это было 24 декабря. Мы почувствовали историческую важность момента, когда по мосту пересекали реку и въезжали на немецкую территорию. Все сразу вспомнили о том, что мы – нация проигравших. Наш поезд остановился рядом с военным лагерем, где располагались русские солдаты. Немного постояв, наш состав отправился в другой лагерь. Наконец, нам велели выходить из поезда по двое. Охранники были готовы отпустить нас, но пока не последовало распоряжения свыше, и на короткое время мы остались под охраной в большом помещении. На следующий день мы узнали, что начальника нашего поезда и его помощника арестовали по подозрению в воровстве. Хотя нам это все равно не принесло никакой пользы.

Лагерь делился на две части и был огорожен колючей проволокой. Та, на которой находились мы, охранялась легко, другая – более тщательно. Охранник сказал, что там содержались бывшие фашистские офицеры и владельцы заводов.

Вечером мы относили еду этим заключенным, и эта работа нравилась нам, потому что по пути мы сами могли немного поесть. Даже тогда большинство наших мыслей и действий было сосредоточено на еде.

На Рождество 1946 года всех пленных, прибывших нашим поездом, обыскали, проверяя, имеются ли у них письма, переданные из России немецкими заключенными. Некоторым передавали письма, когда поезд делал остановки на территории России. Тогда у нас несколько раз была возможность пообщаться с другими заключенными. Всю почту у нас изъяли. После этого нас освободили и выдали нам официальное свидетельство об освобождении. Мы пробыли в лагере еще два дня, а потом поездом нас отправили в другой лагерь, где провели медицинское обследование и продезинфицировали нашу одежду, чтобы, оказавшись вне стен лагеря, мы не разнесли вшей и других насекомых среди здоровых людей. Лагерная администрация обещала нам новую одежду, но мы так ничего и не получили.

Я думал: «Что я могу сделать сейчас?» Будущее рисовалось неопределенно. «Что стало с моими родными? Что сделали с нашей собственностью? Что вообще случилось с людьми на востоке? Они все так же живут в своих домах? Или их выгнали и переправили в другие места?» Все эти варианты крутились в моей голове.