Добыча - Эндрю Фукуда

Власти в конце концов узнали обо всем и арестовали участников. Кроме Алагаратнама. К этому времени он успел скрыться из виду, уйти в подполье. Мало что известно о событиях следующих нескольких лет. Мы знаем одно: в конце концов у него закончились деньги, так что он не мог купить даже лабораторных мышей. И он воспользовался единственной мышью, которая у него была.

— Он поставил эксперимент на себе, — шепчу я.

Крагмэн кивает.

— Что-то пошло не так. Случилось что-то чудовищное. Только он этого не понял. Изменения происходили внутри него, незаметно. И он продолжал экспериментировать, не имея ни малейшего представления о том, что творится у него под кожей. Симптомы проявлялись медленно: повышенная чувствительность к солнечному свету, отвращение к овощам, страсть к любым мясным блюдам — особенно к сырому мясу с кровью. Потом однажды…

— Эти симптомы стали очевидны, — вступает Сисси.

Крагмэн смеется, на мгновение плотно зажмуриваясь:

— Сказать, что они стали очевидны, — значит очень, очень сильно преуменьшить. Они стали катастрофическими. Алагаратнам вел видеодневник — сохранившийся исторический документ. На экране видно, как быстро он изменялся. Симптомы хлынули потоком в течение нескольких часов. То, что сначала выглядело прыщом на лице, превратилось в чудовищные изменения спустя всего несколько часов.

Он отпивает еще виски и быстро проглатывает его.

— К счастью, все это произошло в маленьком островном государстве Шри-Ланка. Разумеется, все население острова было уничтожено, мутировав в течение недели. Но, во всяком случае, распространение эпидемии удалось остановить. Взлетевшие самолеты сбивали, корабли топили. Этого было достаточно — наблюдать за небом, следить за морями, позволять солнечному свету убить изуродованных болезнью. В конце концов изменившиеся люди начали выходить только после заката. Так они и получили свое прозвище — закатники. Это не были дикари-зомби, неспособные думать и сознавать себя. За исключением страсти к человеческой плоти и крови, они были… цивилизованными. Разумными. Они знали, кто они. Говорили и думали, понимая, кто они. Когда еда закончилась — не осталось ни животных, ни людей, — они не перешли к каннибализму. Они просто умерли от голода. Или вышли — целыми группами — на солнце.

— И все закончилось?

Крагмэн опять плотно зажмуривается, и все его тело начинает содрогаться, хотя с губ не слетает ни звука. Слезы начинают течь по его пухлым щекам, цепляясь за волоски, торчащие из родинки.

— Ты серьезно? И все закончилось? Ты это серьезно? Тогда как все эти закатники оказались вокруг нас? Почему мы, века спустя, все еще вынуждены иметь с ними дело? — он неожиданно прекращает смеяться. — Нельзя остановить заразу, — его речь становится неразборчивой.

— Что было дальше? — спрашивает Сисси.

— Мы, — говорит он, вытирая слезы, — так и не узнали, как зараза проникла во внешний мир. Во всяком случае, не наверняка. Некоторые говорят, что птица с перьями, испачканными в слюне закатника, незамеченной перелетела со Шри-Ланки в Индию. А там, возможно, какой-то сердобольный ребенок поднял раненую птичку, и слюна попала… в порез от бумаги? Никто точно не знает.

Он проводит пальцем по краю стакана.

— Некоторое время все выглядело очень страшно. Целые континенты захватывались закатниками. Люди прятались в забытых уголках мира. Например, Южный полюс, где солнце светит круглые сутки, поначалу был очень популярен. До тех пор пока лето не закончилось и не наступил сезон полярной ночи, — он поджимает губы. — Это было страшное время для всего мира. Казалось, что человечество неизбежно будет уничтожено.

— И что было дальше? — спрашиваю я. — С человечеством.

— Чудо. В исторических хрониках подробностей нет, но внезапно ниоткуда появилось то, что изменило ход игры.

— Ход игры? — переспрашиваю я.

— На самом деле, скорее, ход судьбы. Во всяком случае, примерно так оно выглядело. Недалеко от побережья Китая, на крохотном островке под название Чеунг Чау, молодая женщина по имени Дженни Шен работала в одиночестве в затерянной и брошенной обитателями деревне. Она сумела найти противоядие. У меня нет времени вдаваться в подробности, достаточно будет сказать, что антидот оказался эффективным. Прошло несколько десятилетий, и все изменилось. Нам удалось обратить закатников в бегство. В итоге мы избавились от 99,9 процентов закатников.

— А что случилось с оставшейся десятой долей процента?

Крагмэн собирается с мыслями.

— Они оказались устойчивы к антидоту. Вместо того чтобы убивать, антидот почему-то делал их сильнее и выносливее, быстрее и страшнее. Но эта группа была достаточно небольшой, их смогли окружить и взять в плен. Примерно через пару недель их приказали бы уничтожить, но тут добренькие либералы и религиозные лидеры решили объединиться, — он выплевывает слова с отвращением. — Странная вышла компания, скажу я вам. И они в один голос заявили, что если мы более цивилизованные и просвещенные существа, чем закатники, то не можем отдать приказ всех их казнить. Левые либералы заявляли, что у закатников есть неотчуждаемые права. Правые евангелисты говорили, что у закатников есть души, способные раскаяться и спастись. Бла-бла-бла. Дураки. И те, и другие. А общество тоже дураки, раз им поверили.

В общем, оставшиеся закатники — двести семьдесят три — были помилованы и вместо смерти приговорены к изгнанию. После недолгих споров международный трибунал решил выслать закатников в пустыню. В заброшенный город, если говорить точно — в идеальную тюрьму, где уже были дома, гостиницы и офисные здания. Им стерли память и бросили туда. Дали кое-какие ресурсы. Все были уверены, что сотни миль пустыни и обжигающее солнце создадут между ними и нами надежный буфер. Так и вышло — оказалось, что это самая надежная решетка, самая надежная тюрьма, какая только может быть. Настоящий ров с кислотой, непроходимая галактика между ними и нами.

Он высовывает язык, облизывает пухлые губы.

— Проблема в том, что мы не ожидали, что они окажутся такими… — он тяжело вздыхает, брызгая слюной. — Их изгнали в надежде на то, что они в итоге вымрут сами, чтобы это не оскорбило ни либералов, ни верующих. Но никто не ожидал, что они окажутся такими упорными. Они созданы для того, чтобы выживать. Этим они и занялись. Они выжили. Но не только. Они добились процветания. Они смогли размножаться. Как стая крыс. Отстроили столицу, придумали свои технологии. Теперь все, что мы можем, — это присматривать за ними так, чтобы они о нас не знали. Стоит им нас почуять, стоит им хотя бы предположить, что мы тут, и они помчатся через пустыню, чтобы сожрать нас, наплевав на солнечный свет.

Крагмэн опускает глаза на стакан, ставит его на стол, берет бутылку и пьет прямо из горла. Его красные глаза наполнены слезами.

— Именно это, дамы и господа, и есть причина, по которой мы здесь. По которой Миссия здесь. Мы — внимательное око человечества. Форпост, созданный для того, чтобы за ними присматривать. Они плодятся, как кошки, эти закатники, поверьте мне. Теперь, сотни лет спустя, их расплодилось пять миллионов, если наши подсчеты хотя бы приблизительно верны. Так что мы за ними наблюдаем. Следим за тем, чтобы они не разработали технологии, позволяющей пересечь пустыню, — он фыркает. — Рад сообщить, что в итоге стольких лет наблюдений мы можем быть уверены в отсутствии у них намерений сюда идти. Они действительно терпеть не могут солнечный свет.