Ослепительный оскал - Росс МакДональд

– У нее бывали посетители?

Миссис Неррис задумалась.

– Нет, не было. Она сидела в своей комнате и слушала музыку. А потом я обнаружила, что она пьет. Однажды, когда она ушла на ленч, я стала убираться в ее комнате. Я открыла ящик, чтобы сменить на дне бумагу, а там лежали бутылки из-под виски, три или четыре пустых бутылки.

Ее голос сделался резким от гнева.

– Может быть, это успокаивало ее нервы, – заметил я.

Она пристально посмотрела на меня.

– Алекс сказал то же самое, когда я рассказала ему об этом. Он защищал ее, и тогда я задумалась о том, что они живут под одной крышей. Это было в конце прошлой недели. А потом, в середине этой недели – это было в среду, поздно вечером, – я услышала, что она топчет по полу в своей комнате. Я постучалась, и она открыла дверь. Она была в красной шелковой пижаме, и в ее комнате был Алекс. Она сказала, что учит его танцевать. А на самом деле она учила моего сына безнравственности, и я высказала это прямо ей в лицо.

Ее грудь колыхнулась от вызвавших гнев воспоминаний, как почва от запоздалого толчка после землетрясения.

– Я сказала ей, что она превращает мой добропорядочный очаг в дансинг и что она должна оставить моего сына в покое. Она ответила, что Алекс сам ее просил, а он поддержал ее и сказал, что любит ее. Тогда я поговорила с ней резко. Эта красная шелковая пижама на вызывающе выставленном теле убила во мне всякое милосердие. Дьявол разжег во мне гнев, и я сказала, что пусть она оставит в покое Алекса или сейчас же уходит из дома в той ночной одежде, в какой была. Я сказала, что рассчитываю на лучшее будущее для своего сына, нежели на то, которое она сможет ему дать. Тогда заговорил Алекс. Он заявил, что если Люси уйдет, то он уйдет с ней.

В некотором смысле он так и сделал. Глаза его матери, казалось, уже видели его тень в той эфемерной стране, куда исчезла Люси.

– Да. Желания моего сына для меня закон. На следующее утро Люси ушла, но вещи свои оставила. Не знаю, где она провела день. Она ездила куда-то на автобусе, потому что, вернувшись вечером, она жаловалась на обслуживание. Она была очень взволнована.

– В четверг вечером?

– Да, это было в четверг. В пятницу она весь день была спокойна, хотя, возможно, она только скрывала свое беспокойство. Думаю, что она что-то замышляла, и я страшно испугалась, как бы она не убежала с Алексом. А ночью опять случилась беда. Я так и знала, что если она останется, то все так и пойдет одно за другим.

– Что же случилось в пятницу?

– Мне стыдно об этом говорить.

– Но это может оказаться важным.

Будучи невольным свидетелем ссоры, я догадывался, о чем она не решается сказать.

– У нее был посетитель, не так ли?

– Возможно, мне лучше рассказать вам все, если это может помочь Алексу.

Она колебалась.

– Да, в пятницу ночью у Люси был гость. Я слышала, как он вошел к ней через боковую дверь. Я проследила за ним и видела, как он вошел. Она впустила в комнату мужчину, белого мужчину. В ту ночь я не стала об этом говорить, не стала давать волю своему гневу. Я решила уснуть и забыть об этом, но спала очень мало. Люси встала поздно и, пока я ходила в магазин, ушла на ленч. Вернувшись, она принялась искушать моего сына. Она поцеловала его прямо на улице, на виду у всех. Это было бесстыдством и распутством. Я сказала ей, чтобы она уходила, и она ушла. Мой мальчик хотел оставить меня и уйти с ней. Тогда мне пришлось рассказать ему о мужчине в комнате.

– Вам не следовало этого делать.

– Знаю. Я стыжусь своего поступка. С моей стороны это было опрометчиво и необдуманно. Он все равно не отвернулся от нее. Я поняла, что он для меня потерян. Раньше он всегда был послушным.

Она вдруг согнулась, закрыла лицо руками и зарыдала. Черная мать, оплакивающая разбитые надежды всех матерей на своих сыновей, черных, белых и смуглых!

В дверях появился дежурный сержант. Он некоторое время молча наблюдал за ней потом спросил:

– С ней нехорошо?

– Она беспокоится о своем сыне.

– Ее право, – равнодушно заметил он. – Вы Арчер?

– Да.

– Если вы к лейтенанту Брейку, то он сейчас примет вас у себя в кабинете.

Я поблагодарил его, и он исчез.

Приступ скорби миссис Неррис утих так же внезапно, как и начался.

– Мне очень жаль, – сказала она.

– Все в порядке. Вы должны помнить, что Алекс невиновен, хотя он и ослушался вас. Он достаточно взрослый, чтобы принимать решения.

– Я согласна с вами, – ответила она. – Но то, что он ради какой-то женщины мог покинуть меня – жестоко и несправедливо. Она привела его прямо в тюрьму.

– Вам не следовало играть на его ревности.

– Из-за этого вы не будете ему верить?

– Буду, но из-за этого у него появился мотив. Ревность – штука опасная, особенно когда нет фактов. – Разве не ясно, кем она была, раз принимала ночью в своей комнате белого мужчину?

– У нее была только одна комната.

– Это верно.

– Где же она могла принять посетителя?

– В моей гостиной, – ответила она. – Я разрешила ей пользоваться гостиной.

– Может быть, у них был секретный разговор.

– Хотела бы я знать, почему. – Ее вопрос уже содержал в себе ответ.

– Есть множество причин, по которым мужчина может посетить женщину.

Как выглядел этот человек?

– Я видела его только секунду под фонарем на углу. Обычный человек среднего роста, средних лет. Во всяком случае, двигался он нетерпеливо. Лица его я не разглядела.

– Вы заметили, как он был одет?

– Заметила. На нем была соломенная панама и светлый пиджак. Брюки более темные. Он не казался мне респектабельным.

– Возможно, вы правы, миссис Неррис. Но могу утверждать, что он приходил к ней по делу.

– Вы его знаете?

– Это Макс Хэйс. Он частный детектив. – Как вы?

– Не совсем.

Я встал, но она удержала меня за руку.

– Я слишком много наговорила, мистер Арчер. Вы по-прежнему верите, что Алекс невиновен?

– Конечно, – ответил я.

Но мотив, которым она снабдила сына, беспокоил меня.

Миссис Неррис заметила мою озабоченность и поблагодарила меня печальным поклоном.

Кабинет Брейка представлял собой комнату с такими же зелеными, как в коридоре, стенами. К потолку на металлических штырях были подвешены лампы дневного света, похожие на железные внутренности какого-то аппарата. Высоко на стене – маленькое окно в одну створку, и в нем квадрат голубого неба.