Мор - Лора Таласса

Но и только.

Ну, еще не забудем, что рубашка у него распахнута от шеи до пупка, так что видны светящиеся татуировки и мускулистый торс. Нужно быть трупом, чтобы на такое не отреагировать.

Отведя от меня взгляд, Мор гипнотизирует свой стакан.

– Я не знаю, как мне к этому относиться.

У него красивые ресницы. Густые, темные и длинные. Я не уверена, что видела хоть у кого-нибудь такие ресницы.

Почему я обращаю внимание на ресницы Мора?

Я заставляю себя перестать думать о ресницах и красоте исчадия рая.

– Я и сама не знаю, как мне к этому относиться, – эхом повторяю я. О чем мы вообще сейчас говорим?

Он понимающе кивает, подносит стакан к губам, делает два больших глотка и морщится.

– Но вкус все-таки отвратительный.

Мор смотрит мне в глаза. Тяжелым взглядом.

– Ты уже изменила мое настроение. Я бы хотел изменить его обратно.

Такова жизнь, хочу я сказать.

Вместо этого выпиваю еще.

– Я понимаю, о чем ты.

Мор щурится, перекатывает янтарную жидкость в стакане.

– Ты должна была меня убить, а не помогать.

Приятное послевкусие от виски становится противно-кислым, и я смываю его последним глотком.

– Это ничего не изменит, ты же знаешь, – продолжает он.

– Знаю, – роняю я так тихо, что сама еле слышу.

Он по-прежнему потащит меня за собой и будет заражать город за городом.

Вода остывает, а я еще и не начинала мыться. Отставив пустой стакан, я принимаюсь отскребать с кожи кровь и копоть, постоянно чувствуя на себе взгляд Мора. На этот раз он не предлагает потереть мне спину, а я не прошу.

Украдкой взглянув на Мора, обнаруживаю, что у него не такой отрешенный вид, как раньше. На самом деле, сейчас он похож на человека.

Вот так, наверное, выглядит воплощенная страсть.

Ужасно, но у меня от этого голова идет кругом. Так же я себя чувствовала, случайно узнав, что Том Беккер, в которого я была влюблена в школе, собирается пригласить меня на свидание. Потом, правда, оказалось, что пригласить он хотел не меня, а другую Сару (такова жизнь – вечно норовит ударить ниже пояса), но целые блаженные сутки я чувствовала, как в животе у меня порхают крошечные ангелы.

Точно так же, как сейчас.

Я выпила довольно много, но этого недостаточно, и я вполне трезво осознаю, что это не совсем правильная реакция – любоваться тем, как Мор смотрит на мое обнаженное тело.

Он устало трет лицо, видно, что ему больно. Так и полагается выглядеть человеку, который только что оправился от огнестрельных ранений. Подняв стакан, он допивает вторую порцию, которую щедро плеснул себе сам (она как минимум раза в три больше нормальной порции). Прихватив бутылку с красной этикеткой и свой пустой стакан, Мор встает, не слишком уверенно держась на ногах.

Он хватается за дверную ручку, но медлит, стоя спиной ко мне.

– Не пытайся бежать. Мне не хочется за тобой гоняться. Сегодня пролилось достаточно крови.

Я напоила Мора в хлам.

К моменту, когда я выхожу из ванной, это становится очевидным. Я обнаруживаю, что он валяется на диване, в руке у него бутылка – теперь уже почти пустая, а стакана нигде не видно.

Видимо, если уж всадника рубит, то всерьез.

Он с трудом поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня.

– Ты была права, – говорит он, едва ворочая языком, и поднимает бутылку. – Мое настроение изменилось.

Ну что ж, хорошо хотя бы, что он все еще в сознании.

Мор разглядывает этикетку.

– Даже вкус уже не кажется таким скверным.

Сколько же гребаных очков я только что набрала, напоив этого чувака?

Мор отвлекается от изучения бутылки, и его взгляд падает на мою одежду. Выражение, с которым он ее рассматривает, никак не назовешь восхищенным.

Я успела покопаться в хозяйском платяном шкафу и подыскала, что надеть. Судя по всему, дом принадлежал пожилой состоятельной паре. Мужчина предпочитал брюки цвета хаки, отутюженные, со стрелками. А женщине явно нравились складки, драпировки и блестки.

В ее изящном черном топе я буквально тону, а усеянные стразами лиловые джинсы мне пришлось обернуть вокруг талии чуть не в два раза, чтобы они не свалились.

Это было лучшее, что я могла сделать.

Проскользнув мимо Мора, я иду в кухню. Желудок громко урчит от голода. По дороге натыкаюсь на Джули: бедняжка исхитрилась улечься в боковой комнатушке, перемазав кровью светлый ковер.

Да, после нашего ухода дом будет похож на сцену кровавого побоища.

Плитки пола в кухне кажутся моим босым ногам ледяными.

Посмотрим, найдется ли тут что-нибудь съестное.

Открываю дверь кладовки и вижу, что еды тут полно. Глубокие полки до отказа набиты консервами в жестяных и стеклянных банках и крупами, а запасы спиртного поражают воображение. Мы вдвоем могли бы прожить здесь припеваючи не одну неделю. Но Мор нигде не задерживается так надолго.

Когда я выныриваю из кладовой с пачкой макарон и банкой томатного соуса, всадник успевает с трудом доковылять до кухни и опуститься на стул. Он быстро выздоравливает, раны от пуль уже больше напоминают бугристые розовые шрамы, чем кровавые дыры. Рваную рубаху он снял, открыв моему взору мускулистый, идеальной формы торс.

Не говоря ни слова, он смотрит, как я варю макароны и разогреваю соус (здесь есть электричество, какое облегчение!). Только закончив возиться с готовкой и сбегав за бутылочкой (на этот раз бурбона), я присоединяюсь к Мору за столом.

Он не обращает внимания на тарелку спагетти, которую я перед ним ставлю, а вместо этого наливает себе изрядную порцию бурбона и отпивает сразу половину.

Как усердно парень набрасывается на алкоголь. Совсем себя не щадит!

Мор пристально смотрит на меня.

– Почему ты меня не бросила? – спрашивает он едва ли не с отчаянием. – Ты же могла.

У меня тревожно тянет в животе, и я забываю о дымящейся тарелке спагетти, стоящей передо мной на столе.

Почему-то он снова и снова возвращается к этой щекотливой теме. А я надеялась, что мы ее проехали.

– Ты боялась, что я найду тебя и причиню тебе боль? – настаивает Мор.

Я могла бы соврать. Мор и не понял бы, что ему навешали лапши на уши. Единственная проблема в том, что мне в голову не приходит ни одного подходящего объяснения.

Я открываю рот, потом закрываю, а потом решаю, что лучше выпить. Какого черта, я вам не трезвенница – вон как всадник налегает, а я чем хуже.