Сойка-пересмешница - Сьюзен Коллинз

— Где он?

— За ширмой, отсыпается после укола. У него тоже крышу сорвало, когда тебя вырубили.

Я улыбаюсь, чувствуя себя уже не такой слабой.

— Да, съемки вышли еще те. Вы вдвоем слетаете с катушек, Боггс мчится организовывать операцию по спасению Пита. Остается только крутить повторы.

— Если за дело взялся Боггс, это уже хорошо, — говорю я.

— Да, он парень что надо. В команду брали добровольцев, но он притворился, будто не заметил мою руку, — рассказывает Хеймитч. — Видишь? Он уже продемонстрировал благоразумие.

Что-то не так. Хеймитч слишком старательно пытается меня ободрить. Это совсем не в его духе.

— Ну и кто же еще вызвался добровольцем?

— Кажется, всего их семеро, — уклончиво отвечает он.

Я чувствую холод под ложечкой от нехорошего предчувствия.

— Кто еще?

Наконец Хеймитч перестает ломать комедию.

— Ты знаешь кто, Китнисс. Ты знаешь, кто вызвался первым.

Конечно, я знаю.

Гейл.

Сегодня я ногу потерять их обоих.

Пытаюсь представить себе мир, в котором не будут больше звучать голоса Гейла и Пита. Их неподвижные руки. Потухшие глаза. Я стою над мертвыми телами, смотрю на них в последний раз и выхожу из комнаты, где они лежат. Но когда я открываю дверь и ступаю наружу, тан оказывается только бесконечная пустота. Бледно-серое ничто — вот что ждет меня впереди.

— Хочешь, я попрошу, чтобы тебя усыпили, пока все не закончится? — спрашивает Хеймитч.

Он не шутит. Этот человек всю свою взрослую жизнь не расставался с бутылкой, пытаясь заглушить боль, причиненную ему Капитолием. Наверняка у него, шестнадцатилетнего мальчишки, участника второй Квартальной бойни, были люди, которые его ждали, — родители, друзья, возможно, любимая девушка. Где они теперь? Что сделал с ними Сноу? Как вышло, что, пока мы с Питом не навязались ему на голову, он был совсем один на всем свете?

— Нет, — говорю я. — Я полечу в Капитолий. Я хочу участвовать в спасательной операции.

— Они уже улетели.

— Когда? Их можно догнать. Я могу...

Что? Что я могу?

Хеймитч качает головой.

— Тебя не пустят. Это очень опасно. Была мысль послать тебя в другой дистрикт, чтобы отвлечь внимание Капитолия во время операции. Но решили, что ты слишком слаба.

— Пожалуйста, Хеймитч! — умоляю я. — Я должна что-то сделать. Не могу же я просто сидеть сложа руки и ждать, пока их убьют. Чем-то же я могу помочь!

— Ладно. Я поговорю с Плутархом. А ты лежи, не вставай.

Легко сказать— лежи. Шаги Хэймигча еще отдаются эхом в коридоре, когда я проскальзываю через щель в ширме к Финнику Он лежит на животе, вцепившись пальцами в иголочку. Жестоко вырывать его из призрачного, спокойного мира грез в реальность, но оставайся наедине с собой для меня невыносимо. Наверное, я трусиха и эгоистка.

Я расталкиваю Финника и объясняю ему ситуацию. Удивительным образом его первоначальная тревога быстро проходит.

— Как ты не понимаешь, Китнисс? Наконец-то все решится. Пан или пропал. К концу дня они либо будут с нами... либо погибнут. Это... больше, чем мы могли надеяться!

Что ж, во всем можно найти светлую сторону. Однако я тоже немного успокаиваюсь. По крайней мере, есть надежда, что наши мнения закончатся.

Ширма резко отодвигается, и появляется Хеймитч. Говорит, что, если мы оклемались, у него есть для нас работенка. Все еще нужен репортаж о том, как Тринадцатый пережил бомбежку.

— Справимся за пару часов, и тогда Бити сможет передать ее в эфир как раз во время проведения операции. Может быть, это отвлечет внимание Капитолия.

— Отвлекающий маневр, — соглашается Финник. — Вроде дымовой завесы.

— Желательно что-нибудь по-настоящему захватывающее, чтобы даже президент Сноу не смог оторваться. Есть идеи? — спрашивает Хеймитч.

Осознание, что я реально могу чем-то помочь, заставляет меня сосредоточиться. Быстро глотаю завтрак, привожу себя в порядок и лихорадочно думаю, что мне говорить. Президенту Сноу наверняка интересно, какой эффект на меня произвели его розы и забрызганный кровью пол. Он хочет видеть меня сломленной — значит, я должна быть сильной. Однако боюсь, парой дерзких фраз его не проведешь. К тому же нам важно выиграть время, а кричать и махать кулаками перед камерой долго не будешь. Нужно о чем-то рассказывать.

Не знаю, что из этого выйдет, но, когда все собираются на поверхности, я прошу Крессиду поспрашивать меня о Пите. Сажусь на поваленную мраморную колонну, где в прошлый раз у меня произошел срыв. Сейчас на камере загорится красный огонек, и Крессида задаст вопрос:

— Как ты познакомилась с Питом?

И я наконец делаю то, чего добивался от меня Хеймитч с самого первого интервью. Откровенничаю.

— Мне было одиннадцать лет, и я умирала от голода, — начинаю я и рассказываю все о том ужасном дне, когда, стоя под дождем, пыталась продать детскую одежду. Как мать Пита прогнала меня от дверей булочной, и как он ценой побоев отдал мне хлеб, спасший нам жизнь.

— Мы даже ни разу не разговаривали друг с другом. Пока не оказались в поезде по пути на Игры.

— Но он уже тогда был в тебя влюблен.

— Похоже на то. — Я позволяю себе слегка улыбнуться.

— Как ты переживаешь разлуку с ним?

— Тяжело. Сноу может его убить в любой момент. Особенно после того, как Пит предупредил Тринадцатый о бомбежке. Ужасно жить с этой мыслью. Но теперь, когда я знаю, как с ним обращаются, у меня не остается сомнений. Я сделаю все, чтобы уничтожить Капитолий. Мои руки развязаны.

Я поднимаю глаза и смотрю, как высоко в небе парит сокол.

— Президент Сноу однажды признался мне, что Капитолий уязвим. В то время я не поняла, что он имеет в виду. Мой разум был затуманен страхом. Теперь я не боюсь. Власть Капитолия хрупка, потому что он во всем зависит от дистриктов. Сам он не способен обеспечить себя ни едой, ни энергией, ни даже миротворцами, чтобы держать нас в узде. Стоит нам объявить независимость, Капитолий рухнет. Президент Сноу, сегодня я объявляю свою независимость.

Получилось если не потрясающе, то весьма неплохо. Все хвалят мой рассказ о хлебе. Однако именно мое обращение к президенту Сноу наталкивает Плутарха на какую-то мысль. Он торопливо подзывает к себе Финника и Хеймитча, и они недолго, но живо о чем-то спорят, причем вид у Хеймитча недовольный. Кажется, побеждает Плутарх — лицо Финника бледнеет. Тем не менее он согласно кивает.

— Ты не обязан этого делать, — говорит ему Хеймитч, когда тот заступает на мое место перед камерой.

— Обязан. Если это поможет ей. — Финник сжимает в кулаке веревку. — Я готов.