Мессия Дюны - Фрэнк Герберт

Один-единственный миг, одна-единственная ошибка могут стоить жизни — напомнила себе Преподобная Мать Гайя-Елена Мохийам.

Она ковыляла вперед с абсолютно непринужденным видом, окруженная кольцом охранников-фрименов. Как раз позади нее шел глухонемой — она знала это, — не подверженный влиянию Голоса. Без сомнения, он должен был убить ее при малейшем поводе — если она даст его.

Почему Пауль призвал ее? — удивлялась она. Или он собирается вынести ей приговор? Она вспомнила тот давнишний день, когда она испытывала его… ребенка… Квисатц Хадераха. Уже тогда он был глубок.

К чертям его мать на всю вечность! По ее вине эта генетическая линия потеряна для Бене Гессерит.

При ее приближении все разговоры под сводами коридоров смолкали. Перед ней словно бежало повеление Императора. Пауль услышит это молчание. И он заранее узнает о ее прибытии, прежде чем о ней объявят. Уж себя-то она не обманывала: он был сильнее ее.

Проклятый!

Она сожалела, что возраст уже наложил на нее свою печать: ноют суставы, реакция замедлилась, и мышцы — вовсе не те хлысты, какими были когда-то. Сегодня был долгий день, долгой была и жизнь. И весь сегодняшний день она посвятила Таро Дюны, безуспешно стараясь отыскать хоть какое-нибудь указание на собственную участь. Но карты молчали.

Обогнув угол, стража ввела ее в очередной из казавшихся бесконечными сводчатых коридоров. За треугольниками окон из метастекла вились на подпорках лианы с индиговыми цветами, заходящее солнце бросало глубокие тени. Под ногами мозаика: водяные твари дальних планет. Всюду напоминания о воде. Богатство… роскошь.

По залу расхаживали облаченные во фрименские одеяния фигуры, люди бросали косые взгляды и узнавали… чувствовалось напряжение.

Преподобная Мать сосредоточила внимание на короткой стрижке шедшего впереди стража — юное тело, розовые морщинки у края воротника.

Колоссальные размеры Цитадели начинали производить впечатление даже на нее. Коридоры… переходы. Из открытой двери слева донеслись звуки тимбура и флейты, негромкая древняя музыка. В полумраке блеснули синие-на-синем фрименские глаза. Она просто чуяла, как бродит в генах этого народа фермент легендарных бунтов прошлого. Какая потеря, какая потеря: и все этот дурак — Атрейдес. Как смел он пренебречь драгоценностью, носимой им в чреслах! Квисатц Хадерах! Безусловно, рожденный до времени, но реальный, как и его мерзкая сестра… в ней таилась опасная неизвестность. Дикая Преподобная Мать, воспитанная вне ограничений, налагаемых Орденом, не испытывающая никакой лояльности к генетической программе Бене Гессерит. Без сомнения, она обладала теми же силами, что и брат, и не только ими.

Размер Цитадели теперь уже угнетал Преподобную. Неужели коридоры так и не кончатся? Все здесь свидетельствовало о колоссальной физической мощи. Ни одна планета, ни одна цивилизация во всей человеческой истории не видела еще подобного рукотворного колосса. В одном погребе этого сооружения можно было бы уместить дюжину древних городов!

Они миновали овальные двери, на створках мерцали огни. Преподобная Мать признала иксианское изделие: пневматическую транспортную систему. Зачем тогда ее заставили так далеко идти?.. Ответ был прост — чтобы она успела почувствовать трепет перед Императором, не дать ей подготовиться к встрече с ним.

Небольшой намек, впрочем, согласовывавшийся с прочими тонкими признаками: тем, как сопровождающие ее выбирали слова, обращаясь к ней «Преподобная Мать», и тем, как они явно обнаруживали смущение, смахивающее на примитивное опасение перед колдовством. Эти холодные Пустынные залы, в которых не было даже запаха… все вместе много говорило Бене Гессерит.

Пауль надеялся что-то получить от нее.

Она постаралась скрыть облегчение. Можно будет поторговаться. Нужно только нащупать необходимый рычаг и опробовать его прочность. Подобными рычагами сдвигались и объекты поболе этой Цитадели. Прикосновением пальца можно перевернуть целую цивилизацию.

Преподобная Мать припомнила слова Скитале: «Если существо уже стало кем-то, оно умрет, но не превратится в собственную противоположность».

Коридоры, по которым ее вели, постепенно и незаметно становились шире — тонкая игра арок, полуколонн, и треугольники окон незаметно стали продолговатыми, подчеркивая эффект. Наконец впереди нее в дальнем конце высокой приемной показались огромные двустворчатые двери. Она успела заметить, что двери эти весьма велики, но когда осознала, насколько они громадны, еле успела справиться с изумлением. Они были не менее восьмидесяти метров высотой и в половину того шириной.

Когда они приблизились, створки мягко стронулись с места, открывая проход, — для этого были предусмотрены соответствующие механизмы. Опять иксианская работа. И через раскрывшийся колоссальный проем вместе с конвоем вступила она в Великую Приемную Императора Пауля Атрейдеса, Муад'Диба, «перед ликом которого ничтожен любой». Теперь она видела материальное воплощение этого изречения.

Двигаясь к далекому трону, Преподобная Мать подмечала архитектурные тонкости, впечатлявшие, пожалуй, не менее, чем размеры зала. В нем могла бы разместиться цитадель любого правителя древней и новой истории человечества. Подобный размах говорил о многом. Конструкция зала была великолепной. Балки и контрфорсы, удерживавшие стены и далекий куполообразный потолок, наверняка превосходили все, что создано руками человека. Во всем ощущался инженерный гений.

В дальнем конце зал как-то незаметно сужался, чтобы не подавлять своими размерами трон Пауля, находившийся на возвышении. Человеку с нетренированным восприятием фигура Пауля сперва должна была казаться во много раз больше, чем на самом деле. Даже цвет давил на незащищенную психику: зеленый трон Пауля целиком был выточен из громадного хагальского изумруда. Этот цвет — символ жизни, а по фрименским поверьям он обозначал траур. Шептали, что сидящий на троне может заставить возрыдать любого. Жизнь и смерть сливались в едином символе, подчеркивая единство в противоположностях.

Позади трона ниспадали драпировки — дымчато-оранжевые, тускло-золотые, с коричными вкраплениями, напоминавшими зерна меланжи: гобелены Пустынь Дюны. Очевидная для посвященного глаза символика, как молотом, сокрушала профанов.

Даже время играло здесь свою роль.

Преподобная Мать считала минуты, за которые сможет доковылять до трона. Требовалось время, чтобы внушить вошедшему должное смирение. И вину перед безграничной мощью, придавливавшей входящего. Долгий путь к подножию престола начинал человек, но оканчивала букашка.

Императора окружали помощники и адъютанты, хитроумно расставленные вокруг престола, около четырех стен замерла домашняя стража… и эта кощунственная тварь, Алия, стояла чуть пониже престола. На следующей ступеньке ниже нее — Стилгар, лакей Императора; справа от него на первой ступеньке снизу замерла одинокая фигура: гхола, возрожденная плоть Дункана Айдахо. Среди охранников было много фрименов постарше — бородатых наибов с мозолями от трубки дистикомба возле носов, на поясах их — крисы в ножнах, маула-пистолеты, даже несколько лучеметов. Чрезвычайно доверенные люди, подумала она, ведь Император явно при щите! Вокруг него мерцало поле. Один только выстрел из лучемета — и на месте огромной цитадели останется огромная яма.