Санаторий «Седьмое небо» - Полина Луговцова

Но постепенно Лев привык к неприятным обитателям и перестал их замечать. Монотонная ходьба успокаивала, а вместе со спокойствием он снова ощутил притупившиеся было голод и холод. И если с первым он быстро расправился с помощью двух глотков вина и куска сыра, то что делать с трясущимися в ознобе мышцами, было непонятно. Мокрая одежда противно липла к телу, не желая высыхать в сыром подземелье.

Когда, наконец, обозначился выход, проступив в темноте серым пятном, Лев понял, что уже утро. Перед проемом плавали тучи, скользя по рельсам мохнатыми брюхами, подталкиваемые ветром: тот пытался согнать их поплотнее друг к другу, но тучи, как бестолковые овцы, то и дело разбредающиеся в стороны, норовили расползтись, и тогда в просветах между ними мелькало светло-сиреневое рассветное небо и виднелся противоположный горный склон – желто-зеленый, с пламенеющими очагами тронутого осенью лиственного леса. Лев заметил белесое угловатое пятно – здание санатория, но разглядеть его не успел: тучи вновь сгустились. Он выключил не нужный теперь фонарь, убрал в рюкзак и шагнул в туманную пелену, замедлив ход – видимость была почти нулевая, а сразу после тоннеля начинался мост, который, как он заметил днем со «смотровой площадки» Хиблы, пролегал над пропастью, и неверный шаг означал верную гибель.

Серый сгусток впереди выглядел совершенно непроницаемым, отчего Лев засомневался: а туча ли это? Очертания его напоминали фигуру какого-то животного с крупным округлым телом, короткими ногами и длинными ушами на продолговатой качающейся вверх-вниз голове. «Осел!» – мелькнула догадка, но Лев тут же усомнился: расстояние от земли до моста было не меньше пятисот метров, и осел мог оказаться здесь, только если чудесным образом отрастил себе крылья. Однако, вспомнив о Хибле, женщине-привидении, чьи ноги не оставляли следов на песке, вполне можно было бы допустить существование летающих ослов – почему нет? То и другое одинаково невероятно, но ведь странности с Хиблой он видел своими глазами.

Всматриваясь в туман, Лев приблизился к фигуре животного еще на несколько шагов. Осел, стоящий к нему боком, будто услышав, повернул голову и тихонько фыркнул. Лев вздрогнул от неожиданности, едва не потеряв равновесие.

– Чинча? – вышло неуверенно.

Осел смотрел на Льва большими карими глазами, непроницаемыми, как скорлупа лесного ореха.

– Твоя хозяйка с ног сбилась, разыскивая тебя, – сказал Лев тихо, будто боялся говорить с животным, не желая верить в его существование. Шок от феномена Хиблы еще не прошел, а тут – на тебе! – новое виденье.

Осел выглядел совсем как живой. Он моргнул, отчего его густые ресницы трогательно затрепетали, и покивал, будто все понял. Белая тонкая полоска, начинающаяся от середины лба и пролегающая между ушей, не оставляла сомнений в том, что это был потерявшийся Чинча. Но разве не он лежал на дне ущелья под обрывом с неестественно вывернутыми ногами?

Любопытство заставило Льва протянуть руку, чтобы коснуться животного, но он не успел: осел отвернулся и пошел прочь, быстро удаляясь. В одно мгновение его серая фигура затерялась среди плавающих в воздухе туманных хлопьев, и догонять его не имело смысла. Лев знал, что в тумане уже никого нет, поэтому просто пошел дальше, надеясь на то, что Хибла все-таки найдет своего питомца, и даже к лучшему, что тот не вполне реален: второй раз разбиться о камни ему уже не грозит. А вот Льву как раз надо быть осторожнее. Тучи рассеялись, и пропасть под мостом пугала своей бесконечной глубиной. Приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не оступиться и не споткнуться, тогда как хотелось получше разглядеть территорию санатория на противоположном горном склоне, приближающемся с каждым шагом.

Один раз Лев все-таки остановился и окинул взглядом запущенный парк, отличающийся от леса лишь повсюду торчащими из зарослей статуями да серыми бетонными ступенями лестницы, угадывающейся под слоем опавшей листвы. Лестница уходила круто вверх, прерываясь иногда широкими площадками с облезлыми, но при этом не утратившими изящности скамейками: обшарпанность придавала им винтажный шарм, какой имеют все старые, но дорогие вещи. Не только скамейки, но и каменные чаши-клумбы, покрытые от времени зеленоватым налетом, да и сама лестница с ее причудливыми барельефами по бокам, выглядели так, будто стояли здесь с античных времен, когда на берег Черного моря, туда, где сейчас стоит Сухум, высадились древние греки и основали город-порт, дав ему название Диоскуриада, а затем наполнили заповедную северную Колхиду, предшественницу Абхазии, своей затейливой архитектурой. Выходцы из Спарты назвали эти земли Гениохией, и было это во второй половине первого тысячелетия до нашей эры.

Лев никогда не увлекался историей, а все это узнал лет десять назад – от экскурсовода, во время туристической поездки в Абхазию, где они провели с Верой чудесный, полный ярких впечатлений день. Часто вспоминалось, как они шли по городскому парку в Новом Афоне – жутко запущенному, дикому, с пугающими змеевидными трещинами на дорожках, выглядывающих из прорех в многолетнем слое сухих и жестких листьев, ломких, как чипсы, от того, что их тут давно никто не топтал. Будто тот парк был таким секретным местом, попасть в которое могли лишь избранные.

Они шли, вдыхая густой прелый запах старых деревьев, кожей впитывая ауру вечности, и молчали. Налет времени был повсюду: в черных потеках на каменной беседке, в необъятной толщине вековых стволов пахучих эвкалиптов и в бесконечно далеких макушках кипарисов, острыми пиками пронзающих бесконечную высь, на заросшем кувшинками озере, блестящем на солнце, как только что вымытое стеклянное блюдце, и на ажурном, местами еще сохранившем белую краску деревянном мостике, изогнувшемся над протокой, скрытой в траве и угадывающейся лишь по тихому журчанию воды.

Тогда у Льва в рюкзаке было такое же абхазское домашнее вино в точно такой же пластиковой бутылке, и после прогулки в парке они с Верой пили его на берегу озера, глотая по очереди. Лев вспомнил, что фруктовый запах притягивал ос, и Вера придумала выход: налила немного вина в крышку и поставила в трех шагах от них, но это не помогло. Осы были и на крышке, и вокруг, но потом Лев и Вера перестали их замечать – в тот момент, когда увидели выплывших из-под нависшего берега двух больших белых лебедей, за которыми вереницей тянулись желтые пушистые комочки, их выводок. Вера принялась пересчитывать лебедят, но испуганный окрик, донесшийся из глубины парка, отвлек их. То был бегущий к ним экскурсовод, энергично размахивающий руками, бледный и потный, с паникой во взгляде. Оказалось, он метался в поисках пропавших туристов последние полчаса и уже решил, что с ними случилось что-то плохое. Тогда в Абхазии было неспокойно, после военного конфликта прошло совсем немного времени, и в стране было полно вооруженных людей, привыкших убивать. Лев с Верой знали об этом, когда собирались на экскурсию, но решили, что один день – это совсем немного, за такое короткое время не велик риск нарваться на неприятности.

Им было жаль уходить из парка. Хотелось остаться навсегда в этом укромном, тихом, безлюдном месте, чтобы не отвлекаться друг от друга ни на что постороннее, только наслаждаться жизнью, как Адам и Ева в Гефсиманском саду. Библейский сад представлялся Льву таким же, как этот парк в Новом Афоне, потому что невозможно было представить себе более подходящее место для рая.