Счастливая ностальгия. Петронилла - Амели Нотомб

Что касается ее собственных любовных историй, она о них не распространялась. Эта красивая девочка, несомненно, кого-то заставляла страдать, но об этом я могла лишь догадываться. Когда я приходила на ее автограф-сессии, там было довольно много очаровательных девушек, но присутствовали и красивые молодые люди. И эта ее неопределенность в сексуальном плане даже завораживала. Самое забавное, что некоторые молодые женщины приходили ко мне за советом. Быть ее компаньонкой по выпивке уже было непросто, было даже страшно вообразить тяжелую судьбу возлюбленной Петрониллы. Я говорила: «Знаете, мадемуазель Фанто – это не область точных наук, ее просчитать невозможно».

Каким бы осторожным ни казался этот ответ, он все равно был довольно рискованным. В самом деле, до меня доходили слухи, что после вполне прогнозируемой катастрофы – бурная связь и решительное расставание – отвергнутые злились именно на меня, обвиняя в своих несчастьях.

Тут я позволю себе возмутиться. Если и есть на свете то, что я ненавижу больше ревности, так это бестактность. Поведение этих отвергнутых девушек не лишено определенной логики: для их гордости было куда менее болезненно вообразить себя жертвой гнусной манипуляции, чем признать свое поражение, – но для меня это было совершенно непостижимо. Я с трудом могла разобраться в собственных любовных историях и не собиралась заниматься чужими.

К тому же из своего небольшого опыта общения с Петрониллой я сделала вывод, что не стоит удивляться ее поступкам. Сама она утверждала, что взрывной характер унаследовала от андоррских предков. Если бы у нее был нож со стопором, о котором она мечтала, можно не сомневаться, она не преминула бы пустить его в ход. Любой пустяк мог вывести ее из себя. Когда я видела, как она заводится с полуоборота по причинам, недоступным моему пониманию, я пыталась остановить ее при помощи юмора, и порой мне это удавалось. Одна из моих «метод» звучала так: «Ты до ужаса похожа на Роберта де Ниро перед зеркалом в „Таксисте“!»

Когда это срабатывало, она тут же становилась Робертом де Ниро и повторяла «You’re talking to me?»[31]с подходящим для этого случая акцентом. Но когда юмор не помогал, она приходила в бешенство, как какой-нибудь главарь банды гангстеров.

«Ну что, может, хватит изображать из себя Лино Вентуру в фильме „Дядюшки-гангстеры“?» – это был мой последний довод. Имя актера действовало на нее безотказно.

«Папа!» – восклицала она.

Вентура был ее воображаемым отцом. Когда по телевизору показывали какой-нибудь фильм с его участием, Петронилла зазывала меня к себе, чтобы посмотреть вместе. Его появление на экране приводило ее в экстаз.

– Правда же, есть фамильное сходство? – спрашивала она.

– Что-то есть.

– Я уверена, он мой отец.

Вероятность того, что Франсуаза Фанто в середине семидесятых согрешила со знаменитым артистом, была равна нулю, но, если уж выбирать претендента на роль идеального отца, Петронилла могла бы взять кого покруче.

* * *

В 2005 году я опубликовала роман «Серная кислота». На сегодняшний день это единственный из моих романов, который вызвал негативную реакцию. Меня упрекали в том, что жестокость, которая царит на площадках некоторых телевизионных реалити-шоу, я сравнила с жестокостью концлагерей. Нападки были несправедливы: в романе, действие которого происходило в недалеком будущем, я никого не называла фашистами. Это был вымысел в чистом виде, и критики постепенно успокоились.

Тем не менее мне пришлось пережить довольно сложный период. Шампанское оказалось весьма ценным союзником, моя спутница тоже.

Петронилла только что опубликовала свой самый жизнеутверждающий роман – «Упрямцы». Это было своего рода вольное толкование голливудской классики «Что случилось с Бэби Джейн?». Ей казалось – и не без оснований, – что критика обходит ее книгу молчанием. Мы опустошали бокалы, изливая друг другу свои разочарования.

Однажды она заорала на меня:

– Ты что, ничего не понимаешь? Хотела бы я быть на твоем месте!

– Думаешь, получать оскорбления так уж приятно?

– А когда тебя игнорируют, это, по-твоему, что, лучше?

– Ты преувеличиваешь. С чего ты взяла, что твою книгу никто не заметил?

– Хватит, прошу тебя. Не нужны мне твои дешевые утешения. Скажи еще, что моя книга ничего не стоит.

– Не приписывай мне лишнего. Я такого никогда не говорила, тем более что я так не думаю.

– Ну тогда и не плачься на судьбу. У тебя нет повода.

– Я не плачусь. Просто немного жалуюсь.

– Тоже мне, кокетка!

Эта грызня роднила нас с ее персонажами: мы, хотя и были помоложе, очень походили на буйных пьяниц, которых она описала в своем романе. Характерная черта настоящего писателя – дар пророчества; не знаю, повторились ли в наших телешоу ситуации, описанные в «Серной кислоте», но я уверена, что ее «Упрямцы» воплотились в наших с ней ссорах в ту осень. Что лишний раз доказывает (если это нуждается в доказательствах): Петронилла Фанто – настоящий писатель.

В конце года у себя на автоответчике я обнаружила следующее послание: «Птичка, готовь свое лучшее шампанское. Буду у тебя завтра вечером в шесть. У меня есть новость».

«Дом Периньон» 1976 года тут же был поставлен охлаждаться. О чем она собирается мне рассказать? Что она кого-то встретила? Влюбилась?

Она с наслаждением отхлебнула шампанское и заявила, что ей этого будет не хватать.

– Ты завязываешь с алкоголем? – обеспокоенно спросила я.

– В каком-то смысле. Я уезжаю.

– Куда?

Она сделала широкий жест рукой, словно охватывая необозримое пространство.

– Я собираюсь пересечь пешком Сахару.

Скажи это кто-либо другой, меня бы это позабавило. Но Петронилла отнюдь не была малодушной хвастуньей, и я знала, что она и в самом деле осуществит это безумство.

– Зачем? – пробормотала я.

– Так надо. Если я не уеду отсюда, то стану похожа на типичного писаку.

– Это не обязательно. Посмотри на меня, я же не похожа.

– Ты ненормальная. А мне необходимо уехать, уверяю тебя. Не хочу зарастать мхом.

– Мхом – ты? Это невозможно.

– Мне только что исполнилось тридцать.

В это невозможно было поверить. Она казалась немногим старше, чем во время нашей первой встречи, когда я решила, что ей пятнадцать лет. Сейчас она выглядела на семнадцать.

– И надолго ты уезжаешь?

– Там видно будет.

– Но ты вернешься?

– Да.

– Точно?

Вместо ответа она вынула из сумки папку и протянула мне:

– Вверяю тебе свою новую рукопись. Очень ценная. Издатели мне осточертели. Если ты решишь, что ее стоит опубликовать, займись этим, пожалуйста. Я горжусь этим текстом и твердо намерена выпустить его в свет. Можешь считать это доказательством того, что я вернусь.