Королевы умирают стоя, или Комната с видом на огни - Наталья Андреева

С утра Анна уезжала на работу, весь день придумывала чтото веселенькое, или остренькое, или сладенькое, кто что просил. Обедала она в офисе, вечером ехала домой, где две дамы в возрасте рассказывали ей о событиях дня и о том, что и за сколько надо еще починить. Выходные мало отличались от будней: она не любила гостей и сама редко ездила в рестораны или в злачные места, чтобы развеяться. На одинокую, хорошо одетую женщину смотрели с определенным интересом, а ей давно надоело быть объектом корысти.

В выходные дни Анна либо старалась занять себя работой, либо терпела то, что мама и тетенька могли ей предложить: какойнибудь особенный ужин и очередные сплетни о соседях. Сашка предпочитал в их посиделках не участвовать.

Так шли дни за днями. В конце концов она придумала себе хобби, стала выезжать по выходным в Москву, одетая дорого, но не броско, цену ее вещей мог определить только человек, сам одевающийся в тех же магазинах.

Анна оставляла машину гденибудь на платной стоянке и шла бродить по улицам. Чтобы не думали, что она ищет знакомства, Анна напускала на себя деловой вид. Будто в свой единственный выходной день она, как и все прочие особы ее возраста и положения, делает покупки для себя и своей семьи, поэтому и ходит по магазинам. На самом деле у нее не было в этом абсолютно никакой надобности. Мама и тетенька целиком освободили ее от забот по хозяйству, а модные тряпки Анну давно уже не интересовали. Она покупала новую одежду только по мере необходимости. А кому ей надо понравиться? Некому. Все равно никто не оценит.

Главное, что на улицах Анна не чувствовала себя одинокой. Время летело незаметно, и уставала она так, что, свалившись вечером в постель, засыпала глубоким и крепким сном без всяких сновидений и ночных кошмаров.

Однажды Анна, очарованная хорошей погодой, погуляла в парке Горького, а потом зашла на уличный вернисаж, где выставлялись для продажи картины. На ее взгляд, это была просто бездарная мазня, еще хуже той, которую производил когдато ее отец, и той, что приносил в дом Ленский. «Лубочная живопись» не отличалась разнообразием сюжетов: румяные яблоки на блюде, кони в упряжке и без, цветы в вазах, яркие пейзажи. Но это пользовалось спросом, иначе никто бы не стал писать эти картины. Закон рынка. Анна пожалела, что сюда заглянула.

Уже собравшись сбежать, она наткнулась на крохотный закуток, где сидела одинокая тетка лет шестидесяти, в старых джинсах и болотного цвета робе. Анна глянула за ее спину: на серой ободранной стене висело несколько полотен в дешевых рамах. Та же сирень, те же лошади, лес после дождя. Она замерла: все было так же, как у всех, и не так. Смелая, резкая кисть небрежно, словно для того, чтобы поскорее от всего этого отделаться, точными мазками набросала великолепные пейзажи. Цвет был приглушенный, никаких ярких красок и четких линий: полутона, расплывчатость, отчаяние и странная гармония тлена во всем. Если тлену вообще присуща гармония. Но других слов Анна не могла подобрать.

– Вы писали? – повернулась она к женщине.

– Нет, что вы! Сынок мой рисовал. Он дома сидит, все малюет и малюет. Дал вот несколько картинок. Отнеси, мол, мама, на рынок. А здесь за одно место знаете сколько дерут? А этой сирени да коняг полнымполно. Чего тут сидеть? Лучше бы пошел работать, как все нормальные люди…

– Сколько вы хотите?

– За какую? – радостно встрепенулась женщина.

– За все.

– Не поняла? – она растерялась.

– Я хочу все. И телефон вашего сына. – Ей показалось, что женщина от счастья сейчас заплачет…

Так в ее жизни появился странный человек Стас Шацкий. Он прибился к их дому, как всеми брошенный щенок: жалкий, болезненно худой и весь какойто облезлый. Ни силой воли, ни приятной внешностью Стас не отличался, впрочем, кроме таланта у него вообще никаких достоинств не было. Стас стал для Анны тем, чем в свое время она была для Ленского – умным собеседником, с которым можно скоротать долгие одинокие вечера. Что касается последствий этого, то без постели: у Шацкого была несколько иная ориентация. Он предпочитал женщинам мужчин. Узнав об этом, Анна сначала хотела Стаса изгнать, чтобы не допустить его до Сашки, но тощий безобидный художник так расстроился и клялся такими страшными клятвами, мол, никогда, ни за что, ни под каким видом, что Анна сдалась. Только велела обеим наседкам хорошенько приглядывать за мальчиком и Стасом.

Впрочем, что касается постели, Стас был абсолютно не в ее вкусе. Анна всю жизнь любила мужчин сильных, высоких, спортивного сложения и брюнетов, Ленский был не в счет, потому что это был Ленский. Плешивый бесцветный Шацкий ее никак не привлекал. Поэтому Стас безнаказанно появлялся в ее спальне со своими рассуждениями об искусстве, о смысле жизни и прочей белибердой. Анна слушала его, закрывшись одеялом до самого подбородка, на всякий случай, чтобы не пялился, и сладко засыпала под его монотонный голос. Рассуждения Шацкого в отличие от его картин оригинальностью не отличались. Он хаял всех без разбору и постоянно жаловался на бессмысленность существования и засилье бездарностей. Все это напоминало Анне отца, только у Стаса действительно был огромный талант. Ее мать благодаря этим ассоциациям пребывала от Шацкого в восторге, она прикармливала художника и часами слушала его занудливые рассуждения, когда Анна оказывалась занята.

До встречи с Анной Стас вместе со своей матерью жил в коммунальной квартире. Работать там ему было неудобно, и он стал так часто появляться в их доме, что в итоге выклянчил себе под мастерскую одну из комнат на третьем этаже, давно заброшенных за ненадобностью. Анна со вздохом разрешила, мама и тетенька навели там порядок, и художник устроил в комнате маленький храм чистого искусства, а попростому говоря – бардак. Анна даже боялась туда соваться и не переставала удивляться, когда из этого царства грязи, пыли, пролитых красок и немытых кистей вдруг показывалась на свет божий очередная картина, поражавшая своей гармонией и красотой. Впрочем, она иногда эксплуатировала Стаса, заставляя его делать наброски для агентства. Тот морщился, но в итоге выдавал свои небрежно написанные, как и на продажу, работы, в которых было главное: свежая идея.

Анна многим своим знакомым рекомендовала покупать его картины как надежный источник вложения капитала, пробовала даже спонсировать выставку работ Шацкого, чтобы помочь ему заработать, но крашеная бумага, как он презрительно называл дензнаки, Стаса интересовала мало. Он часто вертел в руках рубли или доллары и философствовал:

– Вот, наделали же люди дерьма: где тут идея, колорит, оригинальность композиции? Мазня мазней, а какие страсти изза нее кипят! Крашеные листы, вот и все. Я могу гораздо лучше бумагу разрисовать, зачем мне эта?

– Ну да, – возмущалась Анна, – если бы я тебя не отыскала случайно, так бы и умер с голоду без этой бумаги, идеалист!

– Благодеееетельница, – дурашливо блеял Стас. – Думаешь, я с тобой изза денег живу?

– Не со мной, а у меня, ты не путай, юродивый. Я просто уверена, что ты, как и все, хочешь хорошо кушать.

– Я красоты хочу, я, можно сказать, ради нее и родился. А живу здесь, потому что в этом доме есть совершенство увядания. Вы все обречены на вымирание.