Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По пути домой друзья, естественно, говорили об утренних событиях. Андре-Луи довольно долго отмалчивался.
— Вы не испытываете никаких сомнений? — мрачно спросил он наконец. — Никаких угрызений совести?
— Угрызений совести?
— Ведь речь идет о людях, самых чистых, самых справедливых и честных на этой галере.
— Они уже не на галере. Они за бортом, а без них судно гораздо вернее налетит на скалы. Не это ли наша цель?
— Это правда. И все же жестоко жертвовать такими достойными людьми…
— Разве они проявили меньшую жестокость, когда пожертвовали королем?
— Они не собирались отправлять его на гильотину. Они не желали его смерти. Они надеялись спасти его, отсрочив приговор.
— Тем более бесчестно было с их стороны голосовать за его смерть. Трусливое деяние, призванное спасти их убывающую популярность. Фу! Приберегите свою жалость для более достойных. Эта жалкая кучка болтунов, вдохновляемых госпожой Ролан, — от ее любовника Бюзо (платонического, как она утверждает) до этого доктринера-рогоносца, ее мужа, — так или иначе все равно пришла бы к подобному концу. Мы только укоротили их путешествие.
— Но каков этот конец?
— Мы его видели. Остальное не имеет значения. Довольно странно сознавать, что они, все до единого, были создателями Республики, на алтарь которой их теперь принесли в жертву. Ланжюине,[437] основатель Якобинского клуба; Барбару,[438] который поднял Марсель на подмогу революции; Сент-Этьенн,[439] идеолог конституционного строя; Бриссо, который отравлял народ своими революционными сочинениями; Фоше,[440] апостол революционной церкви. Все они, и многие другие, объединились, чтобы сокрушить трон. И вы, роялист, испытываете к этим людям сострадание? С ними покончено, и, как следствие, покончено и с последней возможностью установить в государстве законность и порядок. Сам способ их устранения говорит о крахе Конвента. С этого дня великие законодатели стали рабами суверенной черни. Ее величество толпа нынче вкусила власти. Теперь она будет упражняться в демонстрации силы, что неизбежно приведет к гибели, ибо анархия всегда саморазрушительна. — Помолчав, гасконец схватил Андре-Луи за руку и добавил с ликованием в голосе: — Сегодня — величайший день для монархии с тех пор, как четыре года назад пала Бастилия. Оставшихся с легкостью сметут те же силы, которые устранили жирондистов. — Он хлопнул угрюмого Андре-Луи по плечу. — Во имя Господне, возрадуйтесь хотя бы собственной проницательности. Сегодня мы получили доказательства теории, которой вы поразили меня в Хамме.
Глава 15
ПРЕЛЮДИЯ
В тот день Андре-Луи и барон обедали с Бенуа, процветающим банкиром из Анже.
В великолепно обставленном доме Бенуа на улице Орти, равно как и в его добродушной упитанной физиономии, мало что свидетельствовало о приверженности их хозяина к уравнительным доктринам демократии, хотя ему доставляла немалое удовольствие репутация ее столпа. Если движения, жесты, произношение и обороты речи и выдавали его плебейское происхождение, то держался он с благодушной важностью. Богатство принесло Бенуа уверенность в себе и уравновешенность, которую дает чувство безопасности. Надежность его положения нисколько не пострадала от череды потрясений, которые будоражили страну и погубили скольких достойных людей благородного происхождения. Помимо миллионов в сейфах, господин Бенуа обладал куда более ценным по тем неспокойным и опасным временам сокровищем. Его бухгалтерские книги содержали немало записей о сделках, заключенных от имени некоторых апостолов революции. Не было ни одной партии в стране, члены которой никогда не прибегали к посредничеству Бенуа в различных деловых операциях, и выгода, которую они извлекали для себя, стань она достоянием гласности, могла бы навлечь на них смертельную опасность. Видные деятели революции рекомендовали друг другу банкира, характеризуя его как «надежного человека». А Бенуа со своей стороны считал надежным свое положение, поскольку держал этих патриотов заложниками своей безопасности.
Он мог бы поведать миру истинную причину радения Дантона о принятии декрета, утверждавшего неприкосновенность частной собственности; он мог бы во всех подробностях рассказать, как великий трибун и апостол равенства стал крупным землевладельцем в округе Арси. Он мог бы раскрыть, как неразборчивый в средствах депутат Филипп Фабр, называвший себя д’Эглантином,[441] заработал тридцать шесть тысяч ливров на правительственном заказе на армейские сапоги, картонные подметки которых мгновенно изорвались в клочья. Он мог бы обнародовать секрет Лакруа[442] и по меньшей мере дюжины других народных представителей, которые пару лет назад были умиравшими от голода стряпчими, а теперь вовсю наслаждались жизнью и держали собственных лошадей.
Но Бенуа не зря считали надежным человеком. Он никогда не упускал возможности укрепить свои гарантии, увеличив число драгоценных заложников. Словно жирный паук, он плел на улице Орти свою прочную паутину и опутывал ею мух — казнокрадов, которых было немало среди голодных и алчных политиков. Впрочем, сделать это не составляло особого труда — по мнению де Баца, они только и ждали возможности попасться в его сети.
Из всех своих помощников по проведению подрывной кампании, которую задумал Андре-Луи, барон никого не ценил так высоко, как Бенуа из Анже. И поскольку де Бац доказал банкиру, что их сотрудничество может оказаться взаимовыгодным, Бенуа в свою очередь тоже высоко ценил барона. Возможно также, что, будучи человеком проницательным, банкир не верил в долговечность существующего режима и, хотя и избегал политики, благоразумно обзавелся друзьями в обоих лагерях.
Сегодняшнее приглашение на обед не было обычной светской любезностью. Делоне,[443] земляк Бенуа, представитель Анже в Национальном конвенте, тоже получил приглашение банкира. Делоне нуждался в деньгах. Он имел несчастье поддаться чарам актрисы мадемуазель Декуан. Но Декуан обходилась недешево даже народному представителю. В недавнем прошлом очаровательная дива получила на этот счет хороший урок. В течение нескольких месяцев она была любовницей вульгарного мерзавца Франсуа Шабо, ослепленная поначалу его выдающимся положением в партии Горы. Близкое знакомство с этим господином открыло ей, что блеск его политических талантов далеко не искупает неприглядности его привычек и убогости существования, к которой Шабо вынуждала нехватка денег. Поэтому мадемуазель Декуан решила, что их пути должны разойтись, и теперь Делоне, к своему отчаянию, обнаружил, что связь с Шабо научила ее требовательности и взыскательности.
И депутат Делоне, солидный сорокалетний мужчина, оказался достаточно прозорливым, чтобы разглядеть перспективы, которые открывало перед ним его положение. Если его и мучили сомнения, вправе ли народный представитель воспользоваться ими, то страсть к Декуан быстро заглушила угрызения совести. Но, чтобы делать деньги на операциях, возможность которых он углядел, требовался начальный капитал, а у Делоне не было ничего. Поэтому он разыскал своего земляка Бенуа и попросил его о необходимой финансовой