Далекие Шатры - Мэри Маргарет Кей

Угроза была слишком серьезной, и потому, послав джемадара возглавлять вылазку, Уолли взялся за устранение новой опасности. Они и так с трудом держались, вынужденные отражать атаки на передней линии обороны и с правого фланга под огнем с соседних крыш, но, если враг прорвется с тыла и хлынет во двор, гарнизону вместе с ранеными придется покинуть резиденцию и отступить в казармы – на последнюю оставшуюся у них позицию. Причем позицию, неподходящую для обороны: как только они сдадут резиденцию, удержать казармы от наступающего противника станет невозможно, поскольку тогда он откроет по зданиям массированный огонь с расстояния нескольких ярдов, а они, загнанные туда, не смогут видеть территорию миссии и следить за действиями афганцев.

Сломать заднюю стену, прискорбно тонкую, не составляло труда, и люди, заполонившие узкую улочку за ней, крушили ограду, не подвергаясь никакой опасности. Стрелять по ним можно было лишь с крыши дома посланника, причем стоя на парапетной стенке или на самом углу крыши второго здания и целясь прямо вниз. Первые три джавана, попробовавшие сделать это, были мгновенно убиты вражескими стрелками, укрывавшимися за парапетами крыш на другой стороне улицы, и повторять попытку не стали.

Афганцы довольно долго крушили стену, прежде чем люди в резиденции заметили опасность. Стук киркомотыг заглушался безостановочным треском выстрелов и ревом толпы, чьи ненависть к неверным и врожденная воинственность разжигались долгим постом Рамадана. О существовании новой смертельной угрозы стало известно, только когда несколько слуг, прятавшихся на первом этаже дома посланника, увидели отверстие, появившееся в стене у самого пола. Один из них бросился наверх, чтобы предупредить об опасности, и стал умолять посланника покинуть свой кабинет и перейти в другое здание.

– Хузур, если эти шайтаны пробьются снизу, вы окажетесь в западне. А тогда что станется с нами? Вы нам отец и мать, и, если мы потеряем вас, нам конец – всем нам конец! – провыл объятый ужасом мужчина, колотя лбом об пол.

– Вздор! – гневно рявкнул Каваньяри. – А ну, встань! Нытье вас не спасет, а вот работа – может. Пойдемте, Уильям, и остальные тоже. Им там понадобится наша помощь.

Он устремился к лестнице, Уильям и два джавана, стрелявшие сквозь щели в ставнях, последовали за ним, а стенающий слуга замыкал шествие. Но Уолли, увидев серое лицо и несфокусированный взгляд шефа и поняв, что на сей раз отказаться от его помощи не удастся, сумел убедить его, что он принесет гораздо больше пользы в качестве снайпера, ведущего огонь по толпе с верхнего этажа дома, где жили офицеры, дабы отбить у мятежников охоту снова вторгнуться на территорию миссии.

Каваньяри не стал возражать. Он начинал страдать от последствий контузии и не заподозрил, что на самом деле лейтенант Гамильтон попросил его занять именно эту позицию лишь потому, что считал верхний этаж этого дома гораздо более безопасным местом, чем полный народа двор, и хотел оградить раненого начальника от ненужного риска.

Словно доказывая оправданность такой предосторожности, мушкетная пуля, выпущенная с близкого расстояния и на уровне коленей, просвистела над землей, едва Уолли успел увести сэра Луи со двора. Выстрел ранил двоих мужчин и привел в изрядное смятение всех остальных: казалось, он произведен из палатки, где прежде хранились боеприпасы, и только после второго и третьего выстрела гарнизон понял, что афганцы пробили стену за пустой палаткой и стреляют по ним вслепую с улицы за резиденцией. Двор, словно по волшебству, опустел, и Уильям приказал наику Мехру Дилу и сипаям Хасану Гулу и Удину Сингху заделать дыру. А чтобы добраться до нее, требовалось снять палатку.

Трое джаванов сумели сделать это и с помощью палаточных колышков затолкали скомканную парусину в пролом, после чего загородили ненадежно заделанное отверстие толстой кожаной ширмой из столовой и окованным жестью сундуком с зимней одеждой своего командира. Но по ходу дела наику прострелили руку, и сразу по окончании работы Хасан Гул отвел раненого товарища в здание, где располагалась офицерская столовая, к доктору-сахибу, ибо рука у Мехра Дила висела плетью и из-под кушака, который он туго затянул над раной в надежде остановить кровотечение, лилась кровь.

Комнаты на первом этаже были полны мертвых, раненых и умирающих, но доктора-сахиба там не оказалось, и его измученный помощник Рахман Бакш, на миг подняв взгляд от полотенца, которое накладывал в качестве тампона на огнестрельную рану в бедре какого-то сипая, сказал, что сахиба позвали наверх и что Хасану Гулу лучше отвести наика туда – здесь, внизу, уже нет места для раненых.

Двое джаванов поднялись по лестнице в поисках доктора и, заглянув в открытую дверь, увидели, как он склоняется над сэром Луи, который лежит на кровати, согнув ноги в коленях и держась рукой за голову. Зрелище не встревожило их, поскольку все знали, что бара-сахиб получил ранение в голову. Решив, что он страдает от последствий ранения, и не желая отвлекать доктора от столь высокопоставленного пациента, джаваны повернулись и спустились вниз, чтобы подождать, когда Келли-сахиб освободится.

Но сэр Луи свалился не от контузии. Он снова был ранен, на сей раз пулей, пробившей деревянную ставню, за которой он стоял, – пулей, выпущенной из одной из английских винтовок, партию которых прежний вице-король, лорд Майо, в знак доброго расположения подарил отцу Якуб-хана, Шир Али, от имени британского правительства…

Сэр Луи умудрился добраться до кровати, и совар, стрелявший сквозь отверстие в стене рядом с окном, сбегал вниз за майором медицинской службы Келли. Но Рози ничего не мог сделать, кроме как дать раненому воду – ибо он очень хотел пить – и обезболивающее средство. И надеяться, что конец наступит быстро.

Он не мог даже остаться с посланником. В его помощи нуждалось слишком много других людей, часть которых могла продолжать сражаться после оказания медицинской помощи. И Рози не считал нужным сообщать, что Каваньяри-сахиб смертельно ранен: подобная новость повергла бы гарнизон в уныние, а они и так находились под сильным психологическим давлением, потому что афганцы на улице и на соседних крышах начали призывать своих единоверцев-мусульман присоединиться к ним – убить четырех сахибов и присвоить сокровища резиденции.

– Убейте неверных и присоединяйтесь к нам! – кричали зычные голоса невидимых людей, крушащих хлипкую саманную стенку двора. – Мы ничего не имеем против вас. Вы наши братья, и мы не желаем вам зла. Отдайте нам ангрези – и мы отпустим вас на все четыре стороны. Присоединяйтесь к нам, присоединяйтесь к нам!

«Благодарение Господу за молодого Уолли, – подумал Рози, прислушиваясь к неумолчным призывам. – Если бы не он, некоторые из наших людей, возможно, не устояли бы перед искушением поступить именно так, чтобы спасти свои шкуры». Но Уолли, похоже, знал, как противостоять этим заманчивым предложениям и поднять дух гарнизона, не только своих джаванов, но и многочисленных штатских – слуг и канцелярских работников, укрывавшихся в резиденции. Он, казалось, обладал способностью находиться в полудюжине разных мест одновременно – сейчас он на крыше одного из двух домов, а в следующий миг уже в казармах или во дворе, а еще мгновение спустя в комнатах, где лежат раненые и умирающие: хвалит, подбадривает, утешает, поднимает на смех малодушных, отпускает шуточки и распевает во все горло, взбегая по лестнице, чтобы поддержать словом тающую группу разведчиков на крыше трехэтажного здания или сипаев на крыше казарм, ведущих огонь по мятежникам под ненадежным прикрытием парапетной стенки.