Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Энн Райс

В том, что касается притворства, Арман был поистине гением; каждый вечер он отправлялся на охоту пораньше, и где бы они ни оказались, его всюду принимали за человека. Кожа его была горячей, с лица не сходило выражение страстного любопытства, объятия становились торопливыми и лихорадочными.

Выдержать такой темп по силам только другому бессмертному. Дэниел клевал носом на симфонических концертах, в опере и на тысячах разных фильмов, которые заставлял его смотреть Арман. Потом были бесчисленные вечеринки, суматошные, шумные сборища от Челси до Мэйфейр, где Арман вел бесконечные политические и философские споры со студентами или светскими дамами – с любым, кто предоставлял ему хоть малейшую возможность для этого. Глаза его влажнели от возбуждения, голос терял сверхъестественное звучание и обретал вполне человеческую тональность, ничем не отличавшуюся от манеры говорить, свойственной прочим присутствующим.

Его завораживала любая одежда, но не красотой, а тем значением, которое он ей приписывал. Он носил джинсы и джемперы, как Дэниел; он надевал на себя свитеры, связанные из толстых ниток, рабочие башмаки, кожаные ветровки и сдвинутые на макушку очки с зеркальными стеклами. Иногда ему вдруг приходило в голову нарядиться в безупречно сшитый парадный костюм, смокинг или фрак с белым галстуком-бабочкой. Сегодня он мог носить короткую стрижку, делавшую его похожим на студента Кембриджа, а назавтра явиться с длинными, как у ангела, волосами.

Казалось, они с Дэниелом только и делают, что поднимаются по четырем пролетам темной лестницы, чтобы нанести визит какому-нибудь художнику, скульптору, фотографу или же посмотреть совершенно особенный, так и не вышедший на экраны фильм, который произвел переворот в искусстве. Они часами просиживали в холодных квартирах темноглазых молодых женщин, исполнявших рок-композиции и заваривавших травяной чай, который Арман никогда не пил.

Стоит ли говорить, что в Армана влюблялись и мужчины, и женщины: «такой невинный, такой страстный, такой великолепный». Кто бы сомневался. Действительно, способность Армана к обольщению практически не поддавалась его контролю. А ложиться в постель с теми несчастными, кого Арману удавалось туда заманить, приходилось Дэниелу, в то время как темноглазый купидон, сидя в кресле, с нежной одобрительной улыбкой наблюдал за происходящим. Вдохновляемый двусмысленностью каждого интимного жеста, Дэниел трудился с величайшим самозабвением; присутствие свидетеля делало его страсть еще более жаркой, опаляющей и иссушающей душу. Однако после, чувствуя себя опустошенным и исполненный негодования, он лежал и холодно смотрел на Армана.

В Нью-Йорке они продолжали метаться между вернисажами, кафе и барами, а однажды усыновили молодого танцора и оплатили его обучение. Они сидели на верандах Сохо и Гринвич-Виллиджа, проводя часы с каждым, кто готов был к ним присоединиться. Они посещали вечерние курсы по литературе, философии, истории искусств и политике. Они изучали биологию, покупали микроскопы, собирали образцы. Они штудировали книги по астрономии и устанавливали гигантские телескопы на крышах домов, в которых жили всего лишь по нескольку дней, самое большее – месяц. Они ходили на боксерские матчи, рок-концерты и бродвейские шоу.

Воображением Армана завладевало то одно, то другое техническое изобретение. Сначала это были миксеры, в которых он готовил чудовищные смеси, в основном руководствуясь цветами ингредиентов; за ними последовали микроволновые печи, где он жарил тараканов и крыс. Его очаровали агрегаты для уничтожения мусора; он скармливал им бумажные полотенца и целые пачки сигарет. Следом шли телефоны. Он названивал во все концы планеты и вел многочасовые беседы со смертными в Австралии или Индии. В конце концов его полностью поглотило телевидение, и квартира оказалась битком забитой грохочущими колонками и мерцающими экранами.

Любое изображение голубого неба он воспринимал как захватывающее зрелище. Потом ему захотелось смотреть новости, популярные сериалы, документальные фильмы и, наконец, все фильмы подряд, вне зависимости от их художественных достоинств.

В конце концов он стал отдавать предпочтение отдельным фильмам. Он снова и снова смотрел фильм Ридли Скотта «Бегущий по лезвию бритвы», а могучий Рутгер Хауэр в роли лидера восставших андроидов, который лицом к лицу сталкивается со своим создателем-человеком, целует его и тут же проламывает ему череп, приводил Армана в восторг. Хруст костей и ледяное выражение голубых глаз Хауэра заставляли его губы медленно растягиваться в проказливой улыбке.

– Вот он, твой друг Лестат, – однажды шепнул Арман Дэниелу. – У Лестата бы хватило на это, как ты выражаешься, пороху!

После «Бегущего по лезвию бритвы» настала очередь глупой, но веселой британской комедии «Бандиты во времени», в которой карлики похищают «Карту Творения» и таким образом обретают возможность путешествовать сквозь временные дыры. Вместе с маленьким мальчиком они оказываются то в одном, то в другом столетии, совершают кражи и устраивают перебранки, и в конце концов попадают в логово дьявола.

Любимой сценой Армана, доводившей его до настоящего безумия, была та, где на проломленной сцене в Кастильоне карлики поют для Наполеона «Я и моя тень». Куда только девалась вся его сверхъестественная сдержанность – он хохотал до слез, как самый обыкновенный человек.

Дэниел вынужден был признать, что эпизод с песней «Я и моя тень» обладал своего рода жутковатым очарованием: сталкивающиеся и дерущиеся друг с другом карлики в конце концов проваливают все дело, а ошарашенные музыканты восемнадцатого века сидят в оркестровой яме и понятия не имеют, что делать с песней века двадцатого. Поначалу ошеломленный Наполеон приходит в восхищение. Гениально выстроенный комический эпизод. Но сколько раз его может смотреть смертный? Арман, казалось, не ведал пределов.

И все же через полгода он забросил кино и предпочел ему видеокамеры, чтобы снимать собственные фильмы. На ночных улицах Нью-Йорка он брал интервью у прохожих и ради этого таскал Дэниела по всему городу. У Армана появились кассеты с записями, запечатлевшими, как он читает стихи на итальянском или латинском языке или просто стоит, скрестив руки и глядя прямо перед собой, – мерцающий бледный призрак, то исчезающий, то появляющийся вновь в тусклом бронзовом свете.

Потом каким-то образом в неизвестном Дэниелу месте и без его ведома Арман записал длинный фильм о том, как сам лежит в гробу во время дневного сна – сна, подобного смерти. Дэниел не в силах был на это смотреть. Арман же часами просиживал, не отрываясь от экрана, наблюдая за тем, как медленно отрастают его обрезанные на восходе солнца волосы, в то время как сам он с закрытыми глазами неподвижно лежит на белом атласе.

Следующими стали компьютеры. Диск за диском он заполнял какими-то таинственными записями. Чтобы разместить текстовые процессоры и приставки для видеоигр, он даже снял дополнительные помещения на Манхэттене.

И наконец, он заинтересовался самолетами.

Дэниелу поневоле пришлось стать путешественником – он прятался от Армана в крупнейших городах мира,