Источник - Джеймс Миченер

Рослый священник спросил, может ли он посетить раскопки, но Кюллинан быстро убедился, что активного интереса к ним он не испытывает. По сути, он уже ознакомился с большей частью работы. На самом деле ему страстно хотелось поговорить с единоверцем-католиком; они вдвоем расселись на вершине холма, откуда открывался вид на минареты Акки, и завели разговор об одной из первых интеллектуальных тайн мира.

– Сомневаюсь, что вы нашли какие-то следы, имеющие отношение к Иосифу Флавию, – начал голландец.

– Никаких. Мы знаем, что следы полного разрушения Макора датированы примерно 66 годом нашей эры. Есть веские основания предполагать, что город был сожжен Веспасианом.

– В комментариях по поводу Иосифа есть один знаменательный пассаж: «Еврейская традиция утверждает, что в ту ночь Иосиф Флавий скрылся из Макора». – Он кинул камешек в глубокий провал, через который и сбежал великий еврейский военачальник, оставив город на разрушение. – Я бы многое отдал, найди мы неопровержимое доказательство, что этот подонок был здесь, – о чем он потом отказывался даже упоминать. – Голландец сжал кулаки и уставился в пустую траншею, в которую уже заглядывал. – Разве не логично предположить, что, поскольку Макор был первым еврейским городом, к которому подошел Веспасиан, здесь его поджидал генерал Иосиф, готовый сразиться с ним? И я знаю почему. – Священник поднялся и стал расхаживать по холму, пытаясь представить себе город, каким тот был две тысячи лет назад. – Иосиф отказывается даже упоминать Макор, потому что здесь он проявил малодушие. Повел себя как трус. Он многословно проведал о Иотапате, что лежала всего в нескольких милях к югу, – там-то он был героем. Говорю вам, Кюллинан, этот человек всегда тщательно выбирал, где ему быть и что делать. Всегда!

При помощи этих соображений отец Вилспронк надеялся исчерпывающе объяснить тайну Иосифа. В течение многих лет этот умный и толковый еврей вдоль и поперек пересекал земли, по которым ходил Иисус, а это были годы, когда подлинность Христа не подвергалась сомнениям. В своих трудах Иосиф обсуждает все аспекты еврейской жизни, и плохие и хорошие, он догадывается даже о каких-то отношениях, которые стали известны лишь после открытия свитков Мертвого моря; и последующие открытия археологов лишь подтвердили исключительную точность его живых рассказов.

Тем не менее, он ни разу не упоминает об Иисусе Христе, величайшем еврее своего времени; нет у него ни слова и о Назарете, хотя он пространно описывал города, лежащие от него всего в девяти милях. И упрямые назойливые факты говорили, что самый проницательный и зоркий знаток и бытописатель Палестины сознательно избегал упоминания о главном событии его времени – о том воздействии, которое Иисус Христос оказал на весь мир. И такой честный исследователь, как отец Вилспронк, не мог не задаться вопросом: «Неужели это воздействие было куда меньше, чем то, в которое нас заставляют верить?»

Священник мог задать этот вопрос, но у него был и ответ:

– Я думаю, что Иосиф Флавий сознательно избегал всех упоминаний об Иисусе Христе и Назарете – точно так же, как он не упоминал некоторые факты своей жизни. Мы знаем, что он был лжецом. То и дело мы ловим его на фальсификациях, – продолжил он. – Если он говорит, что римлян было восемьдесят тысяч, мы выясняем, что их было всего сорок тысяч. Если он выставляет себя героем, позже мы узнаем, что вел он себя просто гнусно. В лице Иосифа мы имеем дело с верноподданным евреем, который убедил себя, что Иисус никогда не существовал. Возможно, он и сталкивался лицом к лицу с последователями нашего Господа – но старался вычеркнуть Его из истории.

Двое мужчин молча проводили глазами солнце, опускавшееся за минареты Акки. Они понимали безмерность проблем, которые только что обсуждали. Наконец Вилспронк сказал:

– Я привык с презрением относиться к Зигмунду Фрейду. Это враг моей церкви. А теперь я убеждаюсь, что молодые священники точно так же относятся ко мне. Они считают, что я не должен вникать в эти дела. Но когда ты начинаешь раскопки или в человеческой душе, или в наносах на холме, или в исторических концепциях, ты быстро выясняешь, что натыкаешься на такие больные темы, которых никак не ожидал тут встретить. Но они противостоят тебе, и приходится исследовать их – до самых истоков.

Он поднялся во весь рост, подошел к траншее ß и по чистой случайности остановился как раз над той заваленной шахтой к источнику, через которую в ту ночь и сбежал генерал Иосиф. Повернувшись к Кюллинану, он сказал:

– Сложность бытия Божьего так глубока, а тайна Иисуса столь необъятна, что по сравнению с ними еще одна историческая проблема вроде умалчивания Иосифа должна иметь куда меньшее значение. Если твоя вера способна вместить в себя Иисуса, то она, конечно, преодолеет и исторические противоречия.

Но сам он подвергся проверке куда более трудной, чем необходимость согласия с простыми историческими противоречиями, – столкновению с невообразимо сложной теологической проблемой. Произошло оно случайно. Подкинув Кюллинана от административного здания к обеленному залу, он поставил свой джип и сказал:

– Пойду помоюсь. Похоже, на холме я основательно запылился.

К сожалению, как потом выяснилось, его слова услышал Шварц, который предложил:

– Воспользуйтесь моей комнатой, – и завел Вилспронка в нее, погруженную в темноту.

Не прошло и нескольких секунд, как они, кипя гневом, вылетели из нее. Было ясно, что произошло нечто серьезное, потому что Вилспронк побагровел от ярости, а Шварц был полон воинственности. Неловкое (молчание было нарушено голландцем, который тихо сказал:

– Думаю, сегодня вечером я обойдусь без ужина.

Он решительно вышел из помещения, вскарабкался в джип, круто развернулся, подняв столб пыли, и рванул с места. Будущий кардинал, который был способен спокойно принимать любые новые исторические свидетельства, из наносов холма, касавшиеся бытия евреев в древней Палестине или жития Иисуса на Святой земле, оказался совершенно неподготовленным к столкновению с новой реальностью, которая так ярко проявила себя в современном кибуце. Едва только джип набрал скорость, Кюллинан заорал:

– Что случилось?

И могучий священник крикнул в ответ:

– Ты лучше посмотри на лозунги в своем окружении!

Удивленный этими словами, Кюллинан вернулся в зал и попросил пригласить Шварца. Когда секретарь кибуца явился, Кюллинан задал ему вопрос:

– Что у вас произошло с отцом Вилспронком?

– У него началось несварение желудка. И он сообщил, что не хочет есть.

– Что он имел в виду – лозунги в моем окружении?

Шварц замялся – не потому, что был смущен происшествием. Просто он предпочел бы не впутывать в это Кюллинана. Пожав плечами, Шварц сказал:

– Он кое-что увидел в моей комнате.

– Может быть, мне тоже стоит это увидеть.

– Почему бы и нет? – невозмутимо сказал Шварц и направился в спальный корпус, где занимал однокомнатную квартиру. Как холостому члену кибуца, больше ему ничего не полагалось, и, хотя он работал секретарем уже много лет, в его распоряжении была лишь одна комната. Она была совершенно обыкновенной – стол, стул, кровать, кувшин с водой и, конечно, три предмета его личной обстановки: большой книжный шкаф, забитый публикациями, проигрыватель со стопкой пластинок классической музыки и цветная репродукция картины Марка Шагала – если не считать, что вдоль одной стены тянулся тщательно выписанный лозунг: «Мы это сделали – распяли Его».