Далекие Шатры - Мэри Маргарет Кей

– Да будет Аллах милосерден к ним, – прошептал сирдар. – Все кончено… – А потом резко спросил: – Вы куда?

– Во дворец, – отрывисто ответил Аш. – Надо сказать эмиру…

Сирдар схватил его за руку и дернул назад:

– Верно. Только вам нельзя выходить на улицу. Сейчас нельзя. На вас нападут, как напали на меня, и вас они убьют. Кроме того, Каваньяри-сахиб немедленно отправит записку, если еще не сделал этого. Вы ничем не можете помочь.

– Я могу спуститься и сражаться с ними. Они будут подчиняться моим приказам, поскольку знают меня. Это мои солдаты, это мой корпус, и, если эмир не пришлет подмогу, у них не останется ни шанса. Они погибнут, как крысы в ловушке…

– И вы с ними! – рявкнул Накшбанд-хан, вцепившись в него.

– Это лучше, чем стоять здесь и смотреть, как они умирают. Уберите руки, сирдар-сахиб. Отпустите меня.

– А как же ваша жена? – яростно осведомился сирдар. – О ней вы подумали? Что станет с ней, коли вы погибнете?

«Джали…» – ужаснулся Аш, внезапно застыв на месте.

Он действительно напрочь забыл о ней. Невероятно, но за всей сумятицей и паникой последнего получаса он ни разу не вспомнил о жене. Всецело поглощенный мыслями об Уолли и разведчиках, об угрожающей им страшной опасности, он не думал ни о ком другом. Даже об Анджали…

– У нее здесь нет родни, и она в чужой стране, – сурово произнес сирдар, радуясь, что нашел довод, возымевший действие на Аша. – Но если вы погибнете и ваша жена, овдовев, пожелает вернуться на родину, ей будет трудно сделать это и еще труднее будет остаться здесь, среди чужаков. Вы позаботились о ее будущем? Вы подумали о…

Аш вырвал руку и, отвернувшись от двери, резко проговорил:

– Нет, я слишком много и слишком долго думал о своих друзьях и своем полке – и недостаточно о ней. Но я солдат, сирдар-сахиб. А она жена солдата и внучка солдата. Она не пожелает, чтобы я поставил свою любовь к ней выше своего долга перед полком. В этом я уверен, ибо ее отец был раджпутом. Если… если я не вернусь, передайте ей эти мои слова… и скажите, что вы, Гулбаз и разведчики позаботитесь о ней и оградите от беды.

– Я так и сделаю, – сказал сирдар, бочком подбираясь к двери.

В следующий миг, прежде чем Аш успел среагировать, он рывком открыл дверь, юркнул в нее и с грохотом захлопнул за собой. Большой железный ключ торчал в скважине снаружи, и Аш, круто разворачиваясь и бросаясь к двери, услышал, как он повернулся в замке.

Он оказался в ловушке. Дверь очень прочная, ее не выломать, а окно забрано толстыми железными прутьями, которые не погнуть. Тем не менее он яростно подергал за массивную щеколду и крикнул Накшбанд-хану, чтобы тот выпустил его. Но в ответ раздался лишь скрежет извлекаемого из замка ключа, а потом голос сирдара тихо проговорил в скважину:

– Так будет лучше, сахиб. Сейчас я пойду в дом к Вали Мухаммеду, где буду в безопасности. Это совсем рядом, в двух шагах, так что я доберусь туда задолго до возвращения этих шайтанов, а когда все успокоится, я вернусь и выпущу вас.

– А как же разведчики? – в бешенстве спросил Аш. – Сколько из них, по-вашему, останется в живых к тому времени?

– Это во власти Божьей, – еле слышно ответил сирдар, – а милосердие Аллаха безгранично, безмерно и беспредельно.

Аш перестал штурмовать дверь и принялся умолять, но ответа не последовало, и вскоре он понял, что Накшбанд-хан ушел, забрав с собой ключ.

Комната представляла собой вытянутый прямоугольник с дверью в одном конце и окном в другой. Само здание, как и соседние с ним, разительно отличалось от хлипких домов резиденции, поскольку было построено гораздо раньше и в прошлом было частью внутренних укреплений. Прочные наружные стены имели значительную толщину, а оконные рамы были изготовлены из каменных блоков и снабжены железными прутьями, глубоко заделанными в камень еще до установки рам в проемы. Будь у Аша напильник, возможно, после нескольких часов напряженного труда он сумел бы перепилить и вынуть два прута (одного было бы недостаточно), но напильника в конторе не было, а исследование дверного замка показало, что ничем, кроме крупного заряда пороха, его не выбить – он был такого образца, какой в Европе можно встретить только в редких средневековых темницах: язык замка представлял собой длинный железный стержень, который при повороте ключа выдвигался в глубокое железное гнездо, вставленное в каменный косяк. Пистолет делу не помог бы: замок слишком прочен и слишком прост для этого, и пуля может лишь повредить его так, что Накшбанд-хан по возвращении не сумеет отпереть дверь ключом…

О попытке привести подмогу из дворца, или присоединиться к Уолли и разведчикам в резиденции, или вернуться к Джали в город больше не могло идти и речи. Аш находился в такой же западне, как члены британской миссии в Афганистане, лихорадочно готовившиеся к атаке, которая начнется с минуты на минуту, – к атаке, которую им придется отражать своими силами, если эмир не пришлет войска, дабы воспрепятствовать возвращению мятежников, и не закроет ворота Бала-Хиссара, преграждая доступ в крепость гератцам и остальным солдатам, убежавшим в свои лагеря за огнестрельным оружием.

Но эмир ничего не сделал.

Якуб-хан был бесхребетным человеком, не обладавшим даже малой долей пылкого темперамента и железной воли своего деда, великого Дост Мухаммеда, и не унаследовавшим почти (или вовсе) никаких хороших качеств от своего злосчастного отца, покойного Шир Али, из которого вышел бы превосходный правитель, если бы он получил свободу действий, а не подвергался безжалостным притеснениям со стороны амбициозного вице-короля. В распоряжении Якуб-хана были значительные военные ресурсы: арсенал был забит винтовками, боеприпасами и пороховыми бочками и, кроме мятежных полков, в Бала-Хиссаре находилось почти двухтысячное войско, верное своему правителю: кызылбаши, артиллерия и дворцовая стража, охраняющая казну. Если бы эмир отдал приказ, они перекрыли бы доступ в крепость войскам из лагерей и выступили бы против солдат Ардальского полка, которые ворвались в арсенал, чтобы взять винтовки и боеприпасы для себя, и раздавали оружие базарной черни и всем ярым противникам неверных, желающим присоединиться к ним.

Всего сотня кызылбашей или две пушки с орудийными расчетами, безотлагательно посланные преградить путь на территорию британской миссии, остановили бы толпу и почти наверняка отбили бы у мятежников охоту атаковать. Но Якуб-хан гораздо больше беспокоился о собственной безопасности, нежели о благополучии гостей, которых поклялся защищать, и он лишь плакал, заламывал руки и жаловался на судьбу.

– Моя кисмет несчастлива, – прорыдал эмир, обращаясь к муллам и кабульским вельможам, спешно прибывшим во дворец, дабы призвать его принять срочные меры к спасению гостей.

– Слезами делу не поможешь, – сурово ответил главный мулла. – Вы должны отдать солдатам приказ перекрыть подступы к резиденции и прогнать мятежников. Коли вы не сделаете этого, всех людей там перебьют.

– Это будет не моя вина… Я никогда не хотел такого. Видит бог, это будет не моя вина, ибо я ничего не в силах сделать, ровным счетом ничего.