Пацаны, не стреляйте друг в друга - Владимир Колычев

Марк Илларионович демонстративно глянул на часы. Половина двенадцатого ночи. Сумерки уже давно за окнами.

– Ничего не понимаю, – озадаченно тряхнул он головой.

– Чего тут понимать? – едко, но с теплотой во взгляде усмехнулась Агата. – Села в лодку, пять минут и здесь...

Неуверенно, но пытаясь быть смелой, она переступила порог, зашла в дом, в горнице без приглашения села на стул за столом.

– И мама разрешила?

– Им сейчас не до меня.

– Кому им?

– Ну, папа же вернулся. Они сейчас заняты.

– Чем? – встрепенулся Панфилов.

Если она хотела уколоть его, то ей это удалось.

– Ну, вы же взрослый мужчина, вы должны понимать... – не без ехидства сказала она.

– Что тебе здесь надо?

– Спасибо пришла сказать.

– За что?

– Папа сказал, что вы не стали его топить. Хотя могли...

– Это не повод для того, чтобы прийти ко мне ночью, да еще втайне от родителей...

– А что вы пьете?

Она взяла со стола флакон с коньяком, повертела его в руках.

– «L’Art de Martell», – прочитала она. – Бутылка красивая, необычная. Французский коньяк. Наверное, хороший?

– Не жалуюсь.

– А можно мне чуть-чуть? Для пробы?

– Ага, сейчас... Пошли, я тебя домой провожу.

Панфилов взял ее за руку, но девушку вырвалась.

– Не троньте меня! А то закричу!

– Ты для этого и пришла? Чтобы кричать?

– Нет... Но я не хочу уходить.

– А на суде ты скажешь, что не хотела приходить. Скажешь, что я силой тебя к себе затащил.

– Какие глупости!

– Увы, но эти глупости часто становятся реальностью... Зачем ты пришла?

– Ну, уж вовсе не для того, чтобы напакостить. А то вы уже подумали... Сычом на меня смотрите.

– Ты ставишь меня в неловкое положение. Половина двенадцатого ночи, кроме нас, в доме никого нет, тебе всего шестнадцать лет...

– Вы забыли сказать, что я еще дочь любимой женщины, да?

– Не будем говорить об этом.

– Почему?

– Потому...

– А я знаю почему. Боитесь, что вскрою себе вены?

– Боюсь... Мне кажется, тебе уже пора.

– Я сама решаю, когда мне пора, а когда нет! – по-детски взбалмошно заявила Агата.

И выставила вперед руки, как будто он собирался на нее напасть, а она готовилась его остановить.

– И вены вскрывать себе не буду!

– Очень на это надеюсь.

– Я знаете... Я знаешь, что сделаю?!

Агата схватила бутылку и до того, как Панфилов отобрал ее, успела сделать несколько глотков.

– Ты чокнутая!

– Я такая же, как моя мать! – на истеричной ноте воскликнула девушка.

– Неправда. В твоем возрасте твоя мать по ночам ко мне не приходила.

– Ну как же! А когда ты с Нонной Сергеевной!..

– Во-первых, это совсем другое дело, – грозно нахмурился Панфилов. – А во-вторых, не твоего ума...

– Я все про вас знаю!

– Знай себе, пожалуйста.

– Моя мама тоже таблеток наглоталась!

– Что значит – тоже?

– А то, что я и наглотаться могу...

– Ты и мать шантажируешь. И меня.

– Это не шантаж. Это наследственное...

– Даже так?

– Я же на мать очень похожа, в молодости.

– Никто не спорит.

– Она тебя тогда любила...

– А сейчас?

– При чем здесь то, что сейчас. Разговор о том, что было тогда... Она тебя любила. И я тебя...

Агата запнулась, испуганно отвела в сторону взгляд, в замешательстве вжала голову в плечи.

– Все сказала? – спросил он, уверенный в том, что у нее хватит духу продолжить свое признание. – Если все, тогда до свиданья!

– А если нет?

– Тогда тем более.

– Не надо меня гнать.

Агата прибегла к оружию из женского арсенала – пустила слезу.

– Я пришла не для того, чтобы угрожать, – не глядя на него, сказала она. – Просто ты мне очень-очень нравишься...

– Это детская влюбленность. Ничего общего с настоящими чувствами она не имеет. Это пройдет.

– Но ведь мама тебя любила. И не прошло. Я знаю, что она по-прежнему любит тебя.

– Тем более.

– Ты же должен понять, что она не может быть с тобой.

– Но есть ты? – провокационно спросил он.

– Да, есть я. И я очень похожа на свою маму...

– Похожа. Но я не похож на того, прежнего молодого лейтенанта. Я тебе в отцы гожусь...

– Ничего страшного.

– Как будто тебе все равно... Однажды ты уже говорила, что готова принести себя в жертву.

– Может быть... Поверь, все очень серьезно.

Агата смотрела на него широко раскрытыми глазами. Сколько детской наивности в ее взгляде, но вперемешку с горячим чувством.

– Это сейчас тебе так кажется, – покачал он головой. – Со временем это пройдет... Представь себе, года через три ты выйдешь за меня замуж. Мне тогда уже будет сорок шесть лет. Может, мне к этому времени майора присвоят, но я как был, так и останусь старшим участковым. Дома у меня нет, денег – только зарплата. А ты привыкла к роскоши...

– Родители будут помогать, – как о чем-то уже решенном сказала она.

– Умнее ничего не придумала? – Панфилова не столько раздражал этот разговор, сколько забавлял. – Твои родители? Мне?

– Ну, не будут – и не надо. Так проживем.

– Ты в институт поступишь учиться. Студента молодого найдешь, богатого. Влюбишься, проклянешь меня...

– Не влюблюсь... И почему именно богатого?

– Поверь, я знал много женщин, и лишь одна из десяти была бы рада раю в шалаше. А может, одна из двадцати. Или даже из сотни...

– Вот я и есть одна из сотни.

– Что, и не хотела бы в роскошном дворце жить, с колоннами, с золотыми люстрами? Швейцары в ливреях, лакеи на запятках кареты с «роллс-ройсовским» мотором, парки, фонтаны, крутые берега, океан. На причале мегаяхта, сто шестьдесят метров длиной...

Панфилов смахнул со стола флакон, сделал два больших глотка прямо из горлышка. Хотел бы он сейчас оказаться в таком дворце посреди океана...