«Господь дарует нам победу». Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война - Михаил Витальевич Шкаровский

церкви, и т. д. Впрочем, по мере изменения государственной религиозной политики стали подавать прошения о возвращении к церковной деятельности оставившие службу в период гонений священнослужители. Так, 15 мая 1942 г. написал заявление о назначении его в одну из церквей Ленинграда диакон Иоанн Кунаев, когда-то в 1922–1930 гг. служивший в подворье Коневского монастыря на Большой Охте. А в июне 1943 г. подал заявление в Ленсовет священник Леонид Хропов. Он много лет не служил, жил в пос. Ольгино и работал членом райисполкома. Теперь же решил возобновить служение в Князь-Владимирской церкви пос. Лисий Нос и, с благословения митрополита Алексия, стал готовиться к экзамену. Отец Леонид, видимо, из-за запрета Ленсовета, так и не вернулся к церковном служению, но несколько человек, в том числе диакон Иоанн Кунаев, смогли это сделать[253].

В своем «Послании к ленинградской пастве» от 22 июня 1943 г., во вторую годовщину начала войны, митрополит Алексий еще раз отметил патриотическую деятельность своей паствы: «Как охотно и обильно всюду текли жертвы на воинские нужды и на подарки – подлинные дары любви воинам, а также больным и раненым. И текли, и текут, и будут течь обильными неиссякаемыми потоками, свидетельствуя о неиссякаемой любви нашей и преданности делу спасения Отечества, в твердой вере, что и для всех нас не оскудеет дивная помощь Божия». В этом послании митрополит подвел итоги войны за прошедшие два года и призвал всех благословить Бога-Избавителя, даровавшего нашему воинству славные победы над врагом: «Мы знаем, что верен Бог и неложен в обетованиях Своих: Он посылает Свою помощь, и еще большую пошлет для покорения не только врагов наших, но и самого духа вражды и тревоги, этого темного духа фашизма, который уже столько времени колеблет Европу… Сегодня, в знаменательный для нас день, мы с особенным усердием соединяемся в молитве и «приносим Господу жертву хвалы, и возвещаем о делах Его пением», и молим Его благость, да умножит Он силу нашего воинства для окончательного одоления врага. Да успокоится и почиет сердце наше пред Господом! Довольно торжествовала смерть и печаль! Да пошлет Господь торжество жизни и радости! Да сохранит Он град сей и живущих, и молящихся в нем!»[254].

О патриотических взносах в своей епархии митрополит Алексий сообщал Патриаршему Местоблюстителю. Так, 25 мая 1943 г., владыка написал митрополиту Сергию, что во исполнение его распоряжения в ленинградских храмах продолжается сбор средств на танковую колонну имени Димитрия Донского и в мае уже переведено 1230 тыс. рублей, всего же взносы составили 5451 343 рубля. Следует отметить, что митрополит Сергий, из Ульяновска призывавший верующих оказывать посильную помощь и ближним, и дальним, особенно волновался за ленинградскую паству. Получая письма из Ленинграда, он с горечью говорил близким: «Нам-то хорошо здесь и покойно, а вот им-то каково, находясь в руках смерти». Когда летом 1942 г. по Волге пошли караваны судов, вывозивших в глубь страны детей блокадного Ленинграда, Патриарший Местоблюститель с церковного амвона обращался к пастве, прося о помощи детям-сиротам. И люди откликнулись и несли маленьким безвинным жертвам войны то немногое, чем сами располагали[255]. И в 1943 г. владыка Сергий продолжал переживать за ленинградскую паству и стремился как-то помочь ей.

О средствах, собранных для советской армии Ленинградской епархией, митрополит Алексий дважды – в январе и мае 1943 г. извещал телеграммами И.В. Сталина, и 17 мая Верховным главнокомандующим была отправлена ответная телеграмма, опубликованная в газете «Правда»: «Прошу передать православному духовенству и верующим Ленинградской епархии, собравшим, кроме внесенных ранее 3682143 рублей, дополнительно 1769200 рублей на строительство танковой колонны им. Димитрия Донского, мой искренний привет и благодарность Красной армии. И. Сталин»[256].

Активная патриотическая деятельность подавляющей части духовенства и верующих Православной Церкви послужила одной из существенных причин начала значительных изменений ее взаимоотношений с государством. В Ленинграде также произошли некоторые изменения. Помимо церковных взносов в фонд обороны, одной из сфер сотрудничества стала маскировка храмов, которые могли стать ориентирами и целями при воздушных налетах на город. Первая пробная маскировка была проведена 6 августа 1941 г. в Никольском соборе: сделали покрытие золоченого креста одного из куполов с помощью ткани и покраску нижней части купола. Работы по маскировке собора были сложными и продолжались в 1942 г., в том числе и в зимнее время. Наконец, 25 сентября 1942 г. был подписан акт о выполнении в полном объеме маскировочных спецработ, причем приходской совет оплатил их стоимость, составившую только в августе-сентябре 20600 руб. Подобные работы проводились и в отношении других храмов города, не только действующих, но и закрытых.

В подвальных помещениях ряда храмов были устроены бомбоубежища. Под Казанским собором в период блокады находился детский сад и одно время – отдел штаба Ленинградского фронта. Многие храмы использовались для хранения культурных ценностей. Так, Сампсониевский собор был занят филиалом Эрмитажа, Крестовоздвиженскую церковь занимало фильмохранилище, Афонское подворье и Новодевичий монастырь – архивы, Владимирскую церковь – филиал Публичной библиотеки и т. д. Особенно много музейных коллекций было размещено в Исаакиевском соборе в надежде на то, что германские войска, считая его гигантское здание ориентиром, не будут специально пытаться уничтожить храм. Этот расчет оказался правильным, за весь период блокады в собор не было прямого попадания бомб или снарядов, и бесценные коллекции уцелели.

Целый ряд церковных зданий выполнял функции, связанные с патриотическим воспитанием жителей города и бойцов Ленинградского фронта. Особенно большую роль при этом играла Александро-Невская лавра. С началом Великой Отечественной войны комплекс зданий лавры сразу стал использоваться для военных целей. Первоначально в конце лета – осенью 1941 г. на территории монастыря был устроен укрепленный район с 9 опорными боевыми точками[257]. По воспоминаниям одной из бывших блокадниц, огневая точка была устроена даже в помещении ее квартиры в угловом здании лавры, выходившем на набережную Невы. В Федоровском корпусе вблизи Троицкого собора разместилось бомбоубежище, а большая часть самого собора оказалась занята под воинский склад, причем одно время в нем хранили и боеприпасы.

В конце 1941 г. в части лаврских зданий разместился приемно-распределительный госпиталь № 1. Сюда в обязательном порядке поступали все больные и раненые военнослужащие, прежде чем попасть в какое-либо другое лечебное учреждение. В приемно-распределительном госпитале врачи оказывали первую медицинскую помощь, осуществляли диагностику и сортировку раненых и больных и направляли их затем в соответствующие лечебные учреждения. В функции врачей и медсестер также входило выявление «самострелов» и симулянтов, имелся в госпитале и штат политработников, которые изучали письма бойцов родным[258]. Присутствие на территории лавры большого количества военнослужащих стало одной из причин устройства в храмах монастыря мест патриотического воспитания защитников города.