Напиши себе некролог - Валерий Введенский

Какая дача? О чем Диди говорит?

– Дорогая! Понимаешь…

О боже! С этим зачином мужчины обычно сообщают ужасные гадости: что проигрались или полюбили другую. Или и то, и другое сразу. И почему-то в этот момент они ждут от жен понимания.

– Нет! И понимать не желаю! Мы едем. Точка. – Твердо сказала Александра Ильинична. – Ты обещал.

– Обещал, – повторил за матерью Володя.

– Обещал, обещал, – поддержала мать с братиком Таня.

– Увы, обстоятельства изменились. Нечаевское дело. Слушания начнутся в июле. Спасов уговорил меня взяться за защиту одного из обвиняемых.

– Ты будешь защищать убийцу? – уточнила Таня.

– Нет, его товарища, – сообщил Дмитрий Данилович.

«Нечаевское дело» стало первым политическим процессом, слушавшимся гласно. Подсудимые – члены революционного кружка «Народная расправа» – симпатий у публики не вызвали. Совершенное ими по приказу руководителя кружка Сергея Нечаева убийство студента Ивана Иванова, заподозренного в измене[58], возмутило тогдашнее общество. Возмущение вызвали и речи адвокатов, в которых, порицая совершенные их подзащитными преступления, защитники не порицали революционные воззрения.

По делу обвинялось 87 человек. Четверо из них – непосредственные участники убийства – были приговорены к каторжным работам. Остальные были оправданы или приговорены к более мягким видам наказания, некоторых даже освободили в зале суда.

Сам Нечаев во время процесса 1871 года скрывался за границей. Швейцарские власти выдали его Российской Империи только через год. Он был приговорен к 20 годам каторжных работ, но ввиду особой опасности его заключили в Петропавловскую крепость, где он и умер в 1882 году.

– Диди, ты, конечно, вправе защищать кого хочешь, хоть Иуду Искариота на Страшном Суде, но не этим летом, – заявила Сашенька.

– Для меня участие в нечаевском деле чрезвычайно важно. Это редчайшая возможность высказать на публике мои взгляды, быть услышанным, в том числе и властями.

– Что ты там хочешь высказать? Что нельзя людей убивать? Это и без тебя понятно.

– Я хочу высказать банальную, но крайне важную мысль: прогресс невозможен без вольнодумия, а вольнодумие ведет к переменам. Крымская война всем показала, что России нужен прогресс. Потому что французы с англичанами победили нас своими железными дорогами и бронированными кораблями. Но нельзя изобрести паровоз, если молишься на телегу. Именно поэтому после войны гимназическое обучение стало обязательным для привилегированного сословия и вполне доступным для остальных. Именно ради будущего прогресса каждый год растет число студентов, институтов и университетов. Власть, наконец-то, поняла, что без образованных и мыслящих людей Россия попросту обречена превратиться в колонию. Но такие люди не могут мыслить только в заданном направлении, лишь над физической формулой или химической реакцией. Если уж ученый ум способен преобразовывать и даже подчинять Природу, в его силах и избавить общество от несправедливостей, неравенства, бесправия и нищеты. Но власть слышать умных думающих людей не желает. И борется с вольнодумством проверенными методами: запретами, ссылками, чуть ли не розгами. В ответ сперва прозвучал выстрел Каракозова[59]. Теперь вот второй звоночек – «нечаевцы». Конечно же, их следует наказать. Но не за политическую деятельность, а за уголовное преступление. И пока не прозвенел третий звонок, властям надо перейти от репрессий к диалогу. Разве в Англии или Америке эти молодые люди стали бы послушными игрушками в руках сумасшедшего? Разве пошли бы убивать товарища, вина которого только в том, что он осмелился возразить Нечаеву? Нет, конечно! Зачем молодым англичанам создавать подпольную революционную организацию, если можно вступить в одну из партий, участвовать в выборах и даже руководить страной? Нам тоже нужны партии и парламент. Только вообразите, какая начнется жизнь, если Россия будет управляться не капризами одного человека, а силой ума многих?

– Диди, умоляю, тише. К тебе уже прислушиваются…

– Пусть не прислушиваются! Пусть внимают!

– Ты серьезно считаешь, что Император, прочтя твою речь, опомнится и дарует конституцию? Добровольно превратится в декорацию, в королеву Викторию?

– Лучше быть королевой Викторией, чем Людовиком Шестнадцатым. Это я и хочу ему объяснить. Александру Николаевичу Романову почему-то кажется, что, если смутьянов отправить в Сибирь, проблемы рассосутся сами собой, как они рассасывались после Разина и Пугачева. Увы, времена нынче иные. Целью тех бунтов была смена царя. Злого на доброго, плохого – на хорошего, чужого – на своего. Сейчас задача другая – жажда свободы и равенства. И если по-прежнему отправлять вольнодумцев в Сибирь, Каракозовы будут стрелять, пока не добьются своего.

– Ну, допустим, убьют они царя. Что изменится? Вместо Александра Второго будет царствовать Третий…

– А стрелять будут не только в царя. В министров, чиновников, прокуроров, полицейских. И в итоге все, кто должен власть охранять, попрячутся. И тогда придут варвары. Они всегда приходят, когда гибнут империи.

– Какие варвары, что ты несешь?

– Их пруд пруди вдоль наших границ – японцы, китайцы…

– Ты – пьян!

– Да! Но я прав!

– Если ты прав, надо ехать за границу навсегда, – произнесла Сашенька.

– А что я там буду делать? Нет, я русский человек. Здесь родился, здесь и умру. Езжайте туда без меня.

Сашенька планировала отправиться к дентисту со всеми детьми, но Евгений утром был не в состоянии перемещаться – вчера из ресторана он вернулся сильно пьяным, наверх его тащил на себе швейцар. В постель юношу уложили с трудом – он пытался петь и требовал от отца «еще ликерчику», приняв его за официанта. Ночью выпускнику стало плохо, и Тертий до утра бегал к нему с тазиками.

– Простите, – повинился Евгений, с трудом приподнявшись на подушки. – Я не хотел пить, это Невельский виноват.

– Может, рюмочкой его подлечить? – тихо предложил жене Дмитрий Данилович, тоже мучившийся головной болью после вчерашнего.

– Нет! – отказала мужу Александра Ильинична и, чтоб не вздумал ослушаться, забрала ключ от буфета с собой.

Зубная боль «появилась» вместе с зубами. Поэтому «зубовырывательство» считается одной из первых медицинских специальностей. Однако в Средние века стоматологией, впрочем, как и хирургией, доктора не занимались – считалось, что сии занятия не требуют ума и знаний, достаточно одних навыков. Вырывали зубы и отрезали пораженные гангреной конечности обычные цирюльники.

После изобретения пороха и появления огнестрельных ран хирургия стала столь же важным разделом медицины, что и терапия. Но вот стоматология до конца XIX века так и считалась ремеслом. Зубоврачебной практикой могли заниматься все, кто мог сдать нехитрый экзамен – проверялось знание лекарственных препаратов, навыки удаления зубов и протезирования. Но вот лечить кариес (тогда его называли костоедой) дентисты не умели. Стоит ли удивляться, что на портретах тех эпох редко кто улыбается. Кариес не щадил ни простолюдинов, ни аристократов, уже в юности многие из них были беззубы. А вставить протезы не каждому было по карману, ведь их изготовляли из драгоценных металлов и камней. Да и дентистов было слишком мало – к концу царствования Александра I на всю Империю их насчитывалось 40 человек.