Гнев генерала Панка - Сергей Чичин

— О могучий Барака, — простонал паладин сдавленно, — ты ж знаешь, я тебя всегда чтил поперёд прочих богов… и даже богинь… И жертву первую тебе, и клясться ежели лысиной чьей, то… хм… Не прошу жизни — дай умереть достойно!

В бездонном голубом небе словно бы промелькнула тень. Гзуры заметили вряд ли, но паладин вскинул голову — никак беспощадный бог рукопашной схватки отвечает ему! Доселе если и видел богов, то только с большого бодуна, и то боги были в основном страхолюдные, то ли из гоблинов, то ли ещё какие-то из Стремгодовой рати, а если верить жрецам, так боги обычно говорят со смертными именно посредством мельканий, сверканий и грохота.

И тут же спереди рвущий ветер донес чистый голосок принцессы:

— Сэр Кижинга! Мост!

Паладин метнул острый взгляд. И впрямь мост! Массивный, замшелый дубовый настил шириной в восемь футов. Если встать посреди — никто не проскочит! То, что надо ему для его последнего поступка. Экий шустрый Барака, право слово, подсуетился на совесть. А то лысый да худой, никто доброго слова не скажет. Ну что ж, заслужил богатую жертву, и долго ждать не придется! Речка неширока, но могучие, выносливые гзурские кони прыгать не приучены, к тому же на спинах огромные седоки — не осилят водную преграду…

Вот оно. Последний бой. Одного жаль — никто не увидит, не сложит вису.

— Через мост! — прокричал паладин, надрывая ссохшееся горло. — И дальше скачи! В любой веси купишь коня и дальше, к Зоне!

Принцессе и сотой части пути не одолеть, в той самой ближней веси куры заклюют, но что ему до того? Он выполнит свой долг до конца… А принцесса сжалась, как от пощёчины. Паладин был родом из старинного оркского рода, по-своему, по варварски благородного, а посему был всегда аристократически саркастичен и язвителен, выражался обычно хитроумно, высмеивая принятую при дворе выспренную речь. Если заговорил зло и резко, как дворцовая кухарка, какие уж тут шутки! Верно говорил придворный астролог — если уж звезды неудачно выстроились, весь день насмарку. С утра на постоялом дворе не смогла отыскать любимую брошку, хотя всех подозрительных этот самый заботливый сэр Кижинга намедни разогнал буквально пинками и оплеухами. Потом споткнулась на лестнице, чуть было не растянулась на глазах у всей челяди, хорошо, тот же самый бдительный паладин вовремя сгрёб под руку, сдавил как тисками, синяки на неделю, но не дал упасть, потеряв лицо. Потом гзурусы, напав из засады, посекли всю малую свиту, и опять же несдобровать бы ей — со всех сторон сразу попёрли оскаленные небритые рожи, — кабы вновь не оказался рядом незаменимый Кижинга. А теперь и он бросает её, остаётся на верную смерть, да и ей без его длинного меча и острого языка в этом чужом краю каково придется? Но приказ сэра Кижинги впору было расценить как последнюю волю. Принцесса пригнулась в седле, уткнулась лицом в роскошную гриву с вплетёнными лентами, и кобылка из последних сил стрелой рванулась вперёд. Под копытами страшно заскрипели брёвна моста, потом он остался позади, а увесистый, такой надёжный, внушающий уверенность стук копыт рыцарского коня стих, как под ножом…

Она скакала, не разбирая дороги, — лошадь сама несла по утоптанному тракту. Горячие слёзы катились по лицу и уходили в лошадиную гриву. Далеко за спиной непристойно вопили гзуры, половины их слов королевская дочь не поняла, а от второй половины покраснела как охра, даром что не время и не место, еле слышно чавкнуло, словно по свиной туше, заржал в ужасе конь, раскатисто расхохотался сэр Кижинга…

А потом вдруг кобылка дико взвизгнула и взметнулась на дыбы. Принцесса вцепилась в гриву как клещ, пальцы онемели, не разжались, только потому не соскользнула с седла. Дорогу перегораживали трое всадников. Гзуры? Нет, хвала богам, на гзуров походили не более, чем достохвальный сэр Кижинга на монаха-дуббийца, но… но… однако же!

Центральный восседал на битюге, какой, поди, весь родной Салланд увезёт, коли впрячь подобающе. На такого и не влезешь без лестницы. Седок был футов за шесть ростом, разве что чуть выше Кижинги, но шире вдвое, не менее. Не шибко ловко сидел на нем троллий кованый панцирь в сотню фунтов весом: в плечах впору, но по росту рассчитан на истинного великана. Руки что брёвна в том мосту, по локоть прикрыты рукавами крупноячеистой брони из стальных колец. На голове круглый шлем с высоким медным гребнем. У седла длиннющее копье и меч в рост принцессы, в руках громадный осадный щит и литая шипованная булава. Увалень, но могуч неслыханно!

По правую руку от богатыря на снежно-белом крепком жеребце восседал воин малость поуже в кости, но видно сразу — сильный, умелый и важный. Твёрдые мышцы давят изнутри чудесную серебристую кольчугу, того и гляди, прорвётся, как ситцевая. Опять закрытый шлем, и оружия на малую дружину — один меч, другой, топор, на широком поясе короткий гладий и — о чудо! — дворянская золотая цепь. Почему же на поясе? А впрочем, не родной Салланд, не воспеваемые бардами метрополии, мало ли какая тут мода… Главное, у гзуров цепочек таких не бывает вовсе, зато все они поголовно небриты, якобы щетина — признак мужества, а у этого из-под забрала торчит массивный подбородок, голый, как обух боевого топора.

Наконец, был еще и третий, крайний слева. Конь под ним не столь могучий, сколь злой, быстрый, сразу бешено пустил пену и попер на кобылку, всадник его насилу удержал. Сам он тоже был помельче спутников, наряжен в великоватую кольчугу, рассыпающую на солнце тысячи искр, и островерхий шлем с личиной — в прорезях так и бегают хитрые глаза. На себе оружия не держит вовсе, зато на седле преизрядная секира, пластинчатый лук с колчаном… Забрала у всех были опущены, смотрели всадники прицельно: средний с любопытством, правый с неодобрением, аж головой замотал, словно отгонял мух, а левый — изучаючи камни в браслетах и перстнях. Хорошо, ларец с основными, самыми дорогими украшениями как был в карете, так в ней, кажется, и остался, а то этот вот, глядишь, и не сдержался бы, полоснул бы саблей, и надевай потом диадему на что хочешь…

Кто же такие? Окажут ли помощь? Этот, в середке, один выглядит способным перебить всех окрестных гзуров, но захотят ли связываться? А изъявят согласие — какую-то ещё цену запросят?

— Кто такова, девица? — осведомился тот, что справа. — Для чего несёшься, как трусливый гном от гоблинского обоза, и по какой нужде за тобой беспорядки деются?

— А я знаю, — сообщил левый и гадко хихикнул, но что именно знает — не сказал.

— Беспорядки? — Принцесса в изумлении оглянулась. — За мной гонятся гзурусы!

И куда только делись уроки королевской интриги? Вот сейчас развернутся и быстро дадут дёру, пока те гзурусы до них не добрались! Но всадники зашевелились словно бы даже обрадованно, переглянулись, только мелковатый застонал, словно живот схватило, поспешно предложил:

— Хоть чего побойтесь, братья! Мы ещё до Копошилки не добрались, а ещё ж обратно… Мало вам развлечений? Веришь ли, красотка, эти двое онтскую крепость разнесли, словно как курятник, право слово, ещё и торговый пост хотели! Если б не моя небывалая доброта, хана б настала торговцам.

Средний с готовностью заржал, шарахнулась не только измученная лошадка принцессы, но и кони сотоварищей, важный с цепью даже шлем придержал рукой.