Форма воды - Гильермо Дель Торо

И что тогда будет? Инвалидное кресло, место у телевизора и утюг в руках…

До тех пор, пока это не станет невыносимым, и тогда она расплавит рубашку, гладильную доску, себя саму, чтобы получилась лужица пастельного цвета на ковре, которую Ричарду придется выводить с помощью пароочистителя.

Она верит, что ящерица, так мучительно умершая в руках Тимми, называется сцинк. Если она видела сцинка на крыльце, она сметала липкое пресмыкающееся в кусты; если находила его дома, тогда, ну, затаптывала его насмерть.

Она пытается убедить себя, что Тимми поступил точно так же. Но это не так. Многие дети проявляют любопытство к смерти, но многие дети также показывают стыд, когда взрослые застают их за изучением мертвых животных.

Тимми же взглянул на нее раздраженно, как Ричард, когда она расспрашивает о работе. Ей пришлось собрать всю свою храбрость, чтобы приказать ему немедленно выкинуть эту вещь в унитаз, отмыть руки и отправиться завтракать.

После того как он закончил, она зашла в ванную, чтобы убедиться, что сцинк не выбирается из канализации. Затем она потратила минутку, чтобы оглядеть себя в зеркале, пригладила растрепавшиеся волосы, обновила помаду, поправила ожерелье, чтобы самая большая жемчужина оказалась в ямочке под горлом.

Ричард последнее время не смотрел на нее внимательно, но если он посмотрит, обнаружит ли он секрет, которым обзавелась Лэйни?

Даже Тимми, подумала она, начал что-то подозревать.

Это случилось после одного из похожих на транс визитов в доки – она потащилась вдоль якорной стоянки, затем на север мимо Паттерсон-парка и на восток по Балтимор-стрит. Обнаружила себя в окружении высоких зданий, ощутила себя карликом, плывущим меж них в каноэ.

Остановилась рядом с одним из строений, черно-золотой цитаделью в стиле двадцатых. Вращающаяся дверь крутилась и крутилась, выбрасывая порции воздуха, насыщенного запахами кожи и чернил.

Лэйни воспринимает просмотр утренних новостей как интеллектуальную аэробику, упражнения с новыми впечатлениями, и ради этих же впечатлений она вошла. Вращающаяся дверь выплюнула ее на подобный шахматной доске пол лобби, словно высеченного в обсидиановой толще.

А то что лежало дальше и выше, казалось настоящим автономным городом. Работавшие здесь люди могли похвастаться собственной почтой, кафе, ресторанами, магазинами, газетными киосками, мастерской по ремонту часов, службой безопасности. Современные женщины в опрятных нарядах и мужчины с кейсами пересекали лобби, прямые и важные.

В этом замкнутом на себя мире не было Ричарда Стрикланда, не было Тимми или Тэмми Стрикланд.

И Лэйни Стрикланд тоже.

Она вновь ощутила себя той женщиной, которой была в Орландо, и ей хочется продлить ощущение. Поэтому она поднимается на лифте на второй этаж, туда, где виднеется нависшая над лобби маленькая пекарня, чтобы немного, всего разок порадовать себя чем-то вкусным.

«Пончик с лимоном, пожалуйста», – сказала она, когда продавец посмотрел на нее.

Но тут выяснилось, что глядел он вовсе не на нее.

«Дай мне пончик с лимоном, Джерри», – буркнул из-за ее плеча мужчина, постоянный обитатель здания, судя по тому, что он в рубашке с засученными рукавами.

Она извинилась, мужчина усмехнулся и велел ей не робеть, она заметила, что все равно не съест пончик целиком, а он ответил, что съест, поскольку Джерри печет их так, что пальчики оближешь.

Он флиртовал, но не особенно навязчиво, и в этом странном мире Лэйни была способна на все, и когда мужчина отвесил комплимент ее голосу, она изобразила, что привычна к подобной лести, и рассмеялась.

«Я серьезно, – сказал он. – У вас сильный и мягкий голос. Он сочится терпением».

Недоступное чужим взглядам сердце, скрытое завесой выдержки, забилось чаще.

«Сочится, – сказала она. – То слово, которое всякая женщина хочет услышать».

Мужчина хохотнул и заметил: «Скажите, на кого вы тут работаете?»

«Ни на кого».

«А ваш муж работает здесь?»

«Нет, ничего подобного».

Он щелкнул пальцами:

«Косметика “Мэри Кэй”. Девчонки сверху без ума от нее!»

«Я сожалею, но я просто заглянула… просто заглянула».

«Правда? Хей, это может прозвучать слишком смело, но не ищете ли вы работу? Мое место – в небольшой рекламной компании наверху, и нам нужен новый секретарь. Меня зовут Берни. Берни Клэй». – Берни протягивает руку, и, не успев передать ему пончик с лимоном, Лэйни понимает, что все изменилось.

В течение следующего часа она представила себя как Элейн, вместе с Берни поднялась на сверкающем эскалаторе, последовала за ним через комнату ожидания с модными алыми креслами и опустилась на стул в его кабинете, мимо которого шлялись дюжины веселых мужчин и женщин, бросавших на нее любопытные взгляды – не враждебные, но и не дружественные, полные недоумения по поводу того, что дамочка с такой прической тут делает.

Лэйни знает, что подобное было, но вспоминаются только обрывки.

Что она помнит целиком – мгновенные расчеты, которые она проделала по поводу расписания мужа и детей, ведь и то и другое надо учесть, взвешивая предложение Берни; небрежный тон – она не могла поверить, что способна на подобное: им она выдала, что готова работать только в эти часы, и ни в какие другие.

«Зато я сделаю все, что в моих силах» – сказала она.

Она слышит удар, когда Тимми пинает стул, прежде чем усесться, мягкий звон ложки Тэмми в ее миске. Поворачивает голову, чтобы поймать отражение в шкафу, набитом фарфоровой посудой, и думает, что первым делом бросаются в глаза ее кудри.

Секретари в «Кляйн&Саундерс» носят подрезанные, гладко зачесанные волосы, и, хотя Лэйни проработала там всего пару дней, она начала думать над тем, каково будет ей с другой, совершенно другой прической.

30

Элиза подозревает, что в ее жизни никогда не будет таких ночей, чудесных, полных удовольствия. Встречи в Ф-1 слишком удивительны, чтобы осознать их во всей полноте. Она оживляет их в памяти снова и снова, как захватывающие сцены из кино, показанного на пятидесятифутовом экране «Аркейд синема», в то время как обычную жизнь демонстрируют по крошечному ТВ Джайлса.

Как весь бассейн вспыхивает электрическим огнем, едва она входит в лабораторию. V-образная волна на поверхности отмечает скольжение существа под водой навстречу ей. Вареные яйца, столь же гладкие и теплые, как кожа младенца, его голова, поднимающаяся из воды, глаза, все еще золотые, но не такие яркие, более человеческие, и мерцающие, а не пылающие.

Уютное, мягкое аварийное освещение, словно подсветка рождественских яслей. Массивные «клинки» на руках существа, двигающиеся настолько деликатно, что он мог бы погладить птенца. Выражения лица, о которых она сама забыла, что они ей доступны: прикушенная от воодушевления нижняя губа отражается в металле хирургических столов, расширенные глаза – в воде бассейна, беззаботная улыбка – в его сияющих глазах.