Звездные ливни - Татьяна Басанская

Отец ее не смог отказать князю, приславшему сватов для варяга Гуннара. Что поделать, если знал боярин за собой вину страшную перед сыном Ярополка. И сейчас следовало думать о том, чтобы спасти жизнь всей семье, а не то, чтобы дочь любимую защитить.

Повесив седую голову, Блюд с тяжелым сердцем переступил порог светлицы Купавы.

— Прости, любушка моя, отца своего старого… Горько мне тебя чужаку в жены отдавать, но не могу пойти поперек воли княжеской.

— А я не могу свое слово забрать… — тихо молвила дочь. — Обещала варягу: ежели станет заступником твоим перед Святополком — выйду за него.

И лишь матушке родной призналась Купава в том, что носит под сердцем ребенка погибшего переяславского князя. Услышав о том, смертельно побледнела боярыня. Вспомнила она о Павлине, предавшей князя Ярополка ради брата его младшего. Улеглась гречанка на ложе Владимира, мечтая стать его супругой, да не знала того, что уже ждет ребенка от Ярополка. И от сына ее Святополка, после смерти отца рожденного, стонет теперь земля Русская.

А теперь у Купавы, супруги варяга Гуннара, родится дитя от погибшего князя Позвезда. Что ждет этого ребенка? Что ждет саму Купаву…

— Мертвого не воскресишь, доченька моя родимая… — собравшись с духом, заговорила боярыня. — Зачем же ты голову повесила? К чему тоскуешь о былом? Любимого своего этим ты не вернешь. Зато подле тебя расти будет кровинушка твоя, дитя ненаглядное. Бог милостив, быть может, варяг станет ему отцом хорошим. А потом ты ему и родных деток подаришь. Зачем печалиться? Нашелся человек, что желает о тебе заботиться, так не отталкивай его. Чем он плох для тебя? Пусть считает варяг, что от него ребенка к весне родишь.

Тяжела была ложь, но понимала Купава справедливость матушкиных слов. Кто знает — как отнесется Гуннар к чужому ребенку? Пусть лучше своим считает. Все одно: от свадьбы с нелюбимым человеком не отвертеться.

* * *

Загомонил, зашумел Вышгород в предчувствии богатого пира. Много зверя и птицы завезли из лесов, немало меда, вина и пива выкатили в бочках из подвалов темных для свадебного пира, три ночи не спали — пекли пироги, жарили мясо, готовили яства многочисленные слуги.

И все эти дни были похожи для Купавы на сумасшествие. У нее даже не было сил думать о том, что произойдет с ней после венчания, только душа дрожала в смущении и страхе перед будущим. В ночь перед свадьбой она и вовсе не могла глаз сомкнуть, и лишь на рассвете погрузилась в тяжелый гнетущий сон.

В церкви ожидали венчания знатные мужи Вышгорода: бояре и воеводы, принаряженные в шитые золотом и серебром одежды, а также их жены — в парчовых платьях, с тяжелыми сверкающими серьгами в ушах, золотыми обручами на руках. Даже киевский князь соизволил прислать богатые дары новобрачным, но город, опостылевший ему за время опалы, самолично посетить не пожелал.

Даже не пытаясь сдерживать трепет замерзшего тела, Купава шагнула в церковь, слегка зацепившись высоким каблучком о порог. На ней сверкало золотой нитью парчовое верхнее платье с алмазными пуговицами, из-под него выглядывало другое, льняное, расшитое серебром, шею оттягивали цепи золотые, многочисленными рядами опадающие на грудь, волосы скреплял высокий кокошник с подвесками из смарагдов, а голову покрывала расшитая самоцветной крошкой фата, прячущая от любопытных глаз печаль, застывшую на лице невесты.

До самого входа в церковь девушка лихорадочно искала выход, чтобы избежать замужества с нелюбимым, но теперь с каждым шагом все яснее понимала, что надеяться не на что. Купаве казалось, что ее ведут на кровавое жертвоприношение, хотя она по своей воле шла под венец с нелюбимым в обмен на спокойную жизнь родичей. По ее телу пробегала дрожь отвращения, и тяжелый стон едва не срывался с помертвевших губ. Она не осознавала того, что ей говорили, даже не услышала слов священника, который произносил слова благословения.

Опомнилась девушка, когда варяг отвел с ее лица фату и заглянул ей в очи. Увидев холодные глаза его, Купава содрогнулась и хотела, забыв про все на свете, убежать, но Гуннар легко удержал свою молодую жену и надел на ее тонкий палец кольцо с тяжелым камнем. Затем варяг прижался губами ко рту своей молодой жены, и поцелуй был похож на ожог.

— Вот и все, моя красавица, — тихо произнес он. Пристальный насмешливый взгляд Гуннара и прикосновение его жесткой руки, горячей и властной, ясно говорили о том, что он привык укрощать строптивых женщин. — Я добился всего, чего хотел. Почти всего… — его лицо исказила похотливая усмешка. — Сегодня ночью ты постараешься доставить мне то удовольствие, в котором так долго отказывала.

Купава и не надеялась услышать что-либо иное. Разве ее замужество благословила богиня Любви?..

А со всех сторон к ней неслись бесконечные поздравления и пожелания благополучия и счастья.

* * *

Грудень (ноябрь) 1014 г. — зарев (август) 1015 г.

Пусть ей не удалось стать княгиней и Святополк отрекся от нее. Ничего, она не собиралась сдаваться. Никуда князь он нее не денется. Зря разве она весь этот год поила его приворотными зельями, которым ее научила Омша. Старуха сначала наотрез отказалась помогать, но стоило лишь припугнуть ее, пообещав устроить расправу над ведьмой разгневанных горожан, как ворчливая старуха уступила и подробно объяснила — какие травы и снадобья лучше всего действуют на мужчин. Все это помогло Руте удерживать князя возле себя на охотничьей заимке. Любовные утехи перемежались время от времени бурными ссорами и даже драками, которые устраивала именно Рута. От удовольствия, вызванного пьянящим чувством власти над мужчиной, кружилась голова.

У нее был свой терем, слуги, сокровища, но девушка все чаще и чаще требовала от Святополка ввести ее в свой княжеский дворец и объявить всем, что он выбрал себе новую жену. Только все было напрасно — ее уговоры и угрозы не имели никакого действия на князя. Приезжал князь на заимку голодный по любовным ласкам, словно весенний дикий зверь, но, насытившись, быстро мрачнел и торопился вернуться в свой Вышгород. Рута была вне себя от злости — все хваленые зелья Омши так и не смогли привязать князя накрепко к любовнице. Их действия хватало лишь на то, чтобы пробудить в Святополке неуемную страсть, которая обычно к утру заканчивалась безграничной усталостью.

Но вскоре и этому быстротечному блаженству пришел конец. В конце весны в лес вместе со Святополком неожиданно заявилась сама княгиня Регелинда. Спесивая полячка велела поставить наложницу мужа перед собой на колени и потребовала, чтобы Рута поцеловала ей мысок запыленного сапожка. Ошеломленная девушка расширенными от негодования глазами смотрела на Святополка, ожидая, что вот сейчас он вспылит и объяснит этой гоноровой пани, кем является для него Рута. Но он молчал и лениво потягивал сладкое греческое вино из позолоченной чаши, делая вид, что все это ему глубоко безразлично.

Рута резко поднялась на ноги и, гордо приподняв голову, уселась рядом с князем на скамью. Регелинда, высоко изогнув тоненькую бровь, бросила что-то полупрезрительное мужу. Набычившись, князь некоторое время молчал, затем сильно вздохнув, велел своим людям выпороть на конюшне боярскую дочь в наказание за непочтительность к светлой княгине.