Последняя аристократка - Лариса Шкатула

Да и как женщина, разве приносила она счастье мужчинам, которые хотели жить с нею? Первый муж погиб, не дождавшись ночи, о которой так трепетно говорит Борис. Второму мужу судьба отпустила чуть больше — четыре года. Теперь подвергать опасности жизнь третьего?

"Спустись на землю, — мысленно сказала она себе. — Ну, была между вами ночь любви, радуйся! После стольких лет одиночества тебе встретился настоящий мужчина. Повезло! Может, всем тем, кто получает по наследству необычную одаренность, приходится расплачиваться за это неудавшейся личной жизнью? Взять хотя бы Елизавету. Или Любаву… Хорошо хоть судьба подарила тебе дочь. И Аврору, прежде чужую девчонку, которая так прочно вошла в нашу семью, что мы и не представляем, как жили бы без нее… Кстати, а где Аврора? Ей давно пора бы вернуться со своей ночной смены!"

Аврора пришла почти через час, когда Наташа уже хотела идти в милицию, сообщать о её пропаже. Девушка была, мало сказать, уставшей. Замученной. Наташа впервые помогла ей раздеться и, поддерживая, отвела в кухню. Аврора почти рухнула на табуретку, и Наташа подала ей завтрак, к которому, впрочем, та почти не притронулась. Посидела, отодвинула от себя тарелку.

— Не могу!

— Душа моя, что с тобой случилось? — осторожно поинтересовалась Наташа.

— Ой, Наталья Сергеевна, и не спрашивайте! Я подписку дала…

— Ради бога, Аваша, — так звала её в детстве Оля, так теперь звали и обе Романовы, — я не знала. Конечно, дала подписку, не говори.

— Но я не могу! Уж если от вас скрывать… Вы не поверите, Наталья Сергеевна, я всю ночь возила заключенных. Не по своему маршруту, на вокзал. Им куда-то срочно грузовики понадобились, вот они и забрали для своих нужд мой трамвай.

— Кто — они?

— НКВД, конечно… Насмотрелась я всего, не приведи господь! Один заключенный бежать бросился, так его застрелили.

Она задрожала.

— Не думай об этом, не надо, — Наташа обняла Аврору и повела её в спальню. Раздела, переодела в ночную рубашку, заставила выпить молока с медом. — Постарайся уснуть, на тебе лица нет!

— Спасибо, Наталья Сергеевна, — Аврора скукожилась под одеялом, как испуганный ребенок. — Надо заснуть, вы правы, а то у меня лицо этого, бежавшего, до сих пор перед глазами стоит…

Наташа осторожно прикрыла за собой дверь и присела на диван, но тут же чуть было не подпрыгнула от страшной мысли: а что если арестовали Яна и это его застрелили при попытке к бегству?

Она прислушалась к себе: нет, её интуиция — или как это называется, ясновидение? — молчало. Значит, жив… Иначе как ещё пользоваться тем, чем так щедро наградила её природа?!

А через час пришел Борис.

— Наташка, одевайся! — с порога бодро провозгласил он. — Сейчас мы с тобой пойдем в одно богоугодное заведение…

— Тише! — она прижала к его губам палец, который он тут же поцеловал. — Аврора спит после ночной смены.

Они прошли в кухню. Дверь в неё старая, дубовая, почти полностью заглушала звуки, и когда кто-то хотел поговорить наедине, всегда уходил в кухню.

— А кто она, Аврора, твоя подруга? — спросил Борис.

Оригинально сложились их отношения: он так много знает о ней интимного, чего не знает никто, и не знает того, что известно о ней всем…

— Можно сказать, член семьи. Вначале она была Олькиной нянькой, а потом уже стала как бы родственницей.

— Понятно. Но я хотел бы все же сказать то, что не договорил утром. Я всю дорогу учил эту речь, на этот раз должно получиться, — он откашлялся и торжественно произнес: — Наташа, я прошу твоей руки!

— Боря! Ты сошел с ума. Мы знакомы с тобой всего два дня…

— Я понимаю, родная, но так сложились обстоятельства, что мне некогда за тобой ухаживать. Как только мы поженимся, обещаю все наверстать!

Наташа подумала, что эти проклятые обстоятельства все время складывались у неё так, что самые жизненно важные решения она вынуждена принимать буквально на бегу.

— Боря, я чувствую, ты хороший человек. Все дело во мне… Я сомневаюсь, что смогу дать тебе счастье, — вырвалось у нее.

Сказала и поморщилась: прозвучало театрально.

— Ну что ты мучаешься?! — Борис шагнул к ней и взял на руки. — Ты считаешь меня недостаточно сильным? Зачем ты берешь на свои хрупкие плечи такую ношу? Может, этот вопрос следует обсуждать вместе?.. А твоя тайна разве ты не хочешь разделить её со мной, а не таскать за собой, как каторжник свое ядро?

— Какую тайну?

У неё почему-то сел голос. Она вовсе не чувствовала, что от Бориса исходит опасность, но почему-то испугалась.

— Значит, я угадал, — он осторожно опустил её на пол. — Ты сразу залезла в свою раковину и створки захлопнула. Не бойся, я не агент ГПУ, я любящий человек и потому вижу больше, чем другие. Да, наверное, никто и не давал себе труда к тебе приглядеться. Ты же не умеешь обманывать. Аристократизм у тебя в каждом движении, в каждом слове… А твое лицо… Это вовсе не лицо мещанки. Это порода, которая выводится длинной цепочкой высокородных браков.

— Порода! Ты говоришь, как о лошади… Значит, я — аристократка? Тогда мне надо разыскивать богатых родителей, которые подбросили меня к дверям приюта…

— И в приюте ты никогда не была, — тихо сказал он, — потому что я сам воспитывался в приюте; мы своих за версту распознаем.

— А если я скажу: ты прав, что дальше? — спокойно поинтересовалась Наташа.

— Ничего, — растерянно протянул он. — Я просто пытался объяснить тебе, что мое предложение не случайно… Но откровенность за откровенность. Я тоже не тот, за кого себя выдаю.

— А кто ты?

— Антикоммунист.

— Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно, как говорил Лермонтов… Твоя тайна для меня не страшна. А вот ты не боишься узнать такое, что навеки отвратит тебя от меня?

— Ты мне не веришь, — вздохнул он. — Настолько, что даже пытаешься меня запугать. Отвечу: я не боюсь узнать о тебе что угодно. Что это может быть? Ты убила человека? Если это так, значит, он или она этого заслуживали. Что еще? Ты нарушила клятву? Если это случилось, то лишь под влиянием чрезвычайных обстоятельств…

— Погоди, Боря, ты будто шутишь, а мне вовсе не до шуток. То, что ты назвал, мелочи.

— Даже так? Тогда мне попросту отказывает фантазия — что же у тебя за страшная тайна.

— Дело в том, что я не такая, как другие люди.

— Это я уже понял.

— А если точнее, я умею то, чего другие не умеют и за что в средневековье сжигали на кострах.

— Понятно, ты — колдунья.

— Скажи точнее, ведьма.

— Если для тебя это слово кажется обидным, обещаю никогда его больше не произносить.

Наташа тяжело вздохнула. Борис прав, её намеки нормальным человеком иначе и не воспримутся, кроме как шутка. Ну, как объяснить ему, что это у неё фамильное? И то, что она видит на расстоянии, и то, что умеет лечить человеческие недуги, не касаясь самого человека, что она может вызвать пожар одним своим взглядом, а если учесть сегодняшнюю ночь, то просто материализовать сон… И что её давно умершие прабабки говорят с нею, наставляя на путь истинный, будто она Жанна Д'Арк. Или юродивая…