Красный Треугольник - Антон Чиж

– Послали нас, Чингиз ужасный…

– Кто?

– Темнец велик, он все знает…

– Зачем нужен пришлец?

– Салаха назначили, – не выдержал напарник говоруна.

Чингиз выразительно переглянулся с Машкой.

Прямо сейчас разворачивалась история, любопытная и опасная, главным героем которой был Тимур. А он понятия не имел, что тут закручивалось, слепой котенок, да и только. Будут ли посвящать новичка в хитрости и интриги, даже если на кону его жизнь? Еще чего. Пусть сам выпутывается.

– Кто позволил охоту? – строго спросил Чингиз.

Лизнецы завозились, пыхтя и улыбаясь.

– Темнец велик, он все знает, – выпалил безногий.

– А где он обитает?

– Темнец велик, ему все подвластно…

– Что ж, проверим…

Взлетели лезвия, голова лизнеца качнулась, скособочилась на плечо и повалилась в сторонку. Там, где проехал металл, блеснул черный срез. Носком галоши Чингиз подкатил обрубок, схватил за уши и приставил на место. Но голова непослушно отвалилась. Вторая попытка приставить голову обратно закончилась тем же: отсеченный член не желал прирастать, синие глазки застыли стекляшками. Лизнец был мертв, как кусок холодной резины. Оживление опоздало.

Подняв голову за ноздри, Батый тронула черный след и задумчиво спросила:

– Может, пришлец ошибся?

На Тимура уставились три взгляда, которые и поодиночке не сулили доброго, лишь Машка расстроенно отвернулась. Спасибо и на этом. Выходит – теперь он виноват в отсутствии чуда. Стоило ради этого тащить дохляков на своем горбу? И не пришлось бы браться за резвый мячик.

Противцы ждали так, словно новичок должен был сознаться в заговоре или обмане.

И все же, приняв трудный выбор, Чингиз хлестнул махобоем, метко, но безопасно.

Уцелевший лизнец сжался лопнувшим шариком.

– Как оживляет Темнец?

Бедолага дрожал так, что резиновые рукава бились мелкой дрожью.

– Не… неведомо нам, помилуй…

– На куски разрублю тебя, соберет обратно?

– Откуда нам знать, лизнецы мы, помилуй…

Судьба пленника – превратиться в мелкий винегрет, неумолимо приближалась с каждым кругом махобоя.

Но со двора долетел тихий и тревожный свист.

Кортес с Батыем стремительно исчезли, а вернулись, поддерживая еле живого незнакомца. На вид худющему парню было не больше двадцати. Он оказался настолько выше помогавших, что тянулся за теми, кто его тащил, длинным хвостом: сам идти не мог, голова свешивалась, болтаясь из стороны в сторону. После всех явился Мик, запыхавшийся и с лишним махобоем на плече.

Раненого уложили на груду тряпок в пятнах солярки и собрались вкруг. Парень сносил нестерпимую боль, но был без сознания. Стонал тихонько и неживо. Рядом с его горлом торчал обломок палки, из раны виднелся край железного наконечника.

Чингиз только спросил:

– Кто?

– Лизнецы. – Мик с досады швырнул махобой и выругался. – Напали днем, представляешь? Это как? Это что такое?

– Тихо! – рыкнул вождь. – Аттила успел что-нибудь сказать?

– Нет… Истек Тёплой Водицей. Нашел его без сознания. Что это, Чингиз?

Вытянутое лицо противца с тонкими чертами светилось впалыми щеками и худым удлиненным носом, типичный студент-филолог. Более несуразного имени, чем великий гунн-завоеватель, найти ему было сложно.

Аттила все еще был жив, но ни на что не реагировал.

– Надо остановить кровь, – сказал Тимур в тишине.

Чингиз наградил его холодной злобой:

– Ты врач?

– Нет, но…

– Тогда заткнись, – оборвал его Чингиз и решительно поднялся.

За ним встали молча все, кроме Батыя. Лысая нежно погладила Аттилу по лбу, и вдруг, надавив так, что шея выгнулась, резанула по выпуклому яблоку. Кожа лопнула, брызнула кровь.

Тимур слушал хрипы несчастного и не мог понять: для чего эта жестокость, почему своего товарища приговаривают так сразу и столь безжалостно. Просто перерезали мальчишке глотку. Что уж лизнеца жалеть. А пришлеца – и подавно. Беспощадные ребятки собрались, совсем отморозки. Но что же Машка?

Батый держала бурдючный презерватив у шеи Аттилы, пока вены не иссякли, и он затих. Противцы стояли над телом в сонном трансе. Первым очнулся Мик, заметил скорчившегося лизнеца и бросился мстить. Тимуру пришлось отскочить, чтоб не попасть ненароком, но порыв остудил окрик Чингиза – он приказал отнести тело.

Ушли все, кроме Машки. Тимур тронул ее за плащ:

– Это что, врач называется?

– Хороший врач. – Она смотрела сухими глазами.

– Убить… то есть отпустить раненого? Это – нормально?

– У нас нет лекарств. Получил рану – считай, отпущен. Батый поступил милосердно, как врач. Разве в Далёке врач не растягивает муку и все равно получает труп? Разве Батый не вылечил быстро и честно? Вылечить – значит отпустить. Батый хорошо спустил Тёплу Водицу.

– И что теперь?

– Аттила стал мясцом и Тёплой Водицей. Мы будем сыты. Лучшая память о нем.

Оставалась надежда, что все это очередная проверка или дикий розыгрыш. Пока Чингиз не вернулся со следами крови на плаще. Кровь была на нем и на людях его. Вернее, Тёпла Водица. Наверняка и мясцо разделали, чтоб не пропало. И мозгочки не забыли, сейчас стынут в банке.

Тимур поймал себя на том, что не испытывает больше жалости и, в общем, не прочь бы угоститься чем-нибудь от Аттилы. Особенно Тёплой Водицей… Открытие было настолько дико, что Тимур отогнал его как наваждение.

Очередь дошла до лизнеца. Мик подхватил убогое тельце, безвольно обмякшее, и устроил для расправы. Чингиз свистнул резиной:

– Последний раз: как Темнец оживляет?

Жертва зажмурилась, не надеясь на пощаду, но из окна донесся вопль женского голоса:

– Вито ожидает пришлеца лютого!

Махобой спикировал в пол.

– Что значит это? – Угрожающим взглядом Чингиз скрыл растерянность.

Но пришлец лютый понимал еще меньше его.

У границы заводского дворика виднелась парочка в одинаково зеленых плащиках химзащиты и слесарных очках. Цепопик и шестогант торчали мирно, однако в них были заметны новшества: среди резиновых шлангов виднелись заточенные штыри. Маленькое воинство возглавила старая знакомая – дамочка по имени Вито, с молотильником, в бодрой готовности. Настроение вождицы пребывало на отличной отметке. Шагнув навстречу, она приложила руку к левой груди и торжественно заявила: