Кто придет на «Мариине» - Игорь Бондаренко

Без препятствий к глубокой ночи Енихе добрался до Баденвеймара, никого не встретив на пути, если не считать повешенного на придорожном дереве, на груди которого висел приколотый лист бумаги с надписью «дезертир».

В Баденвеймаре Отто без труда нашел Фридрихштрассе, так как этот маленький городишко почти не пострадал и везде сохранились таблички с названиями улиц.

Дом номер семь, казалось, вымер. И Енихе пришлось долго звонить, пока наконец приоткрылась дверь на цепочке и женский голос спросил:

— Кто здесь?

— Я привез привет от тетушки Эммы, — сказал он вполголоса, как того требовали правила конспирации.

Дверь распахнулась, женская рука взяла его за рукав и повела куда-то через темные комнаты, в которых со свету — а ночь была светлой — он не видел ничего.

Но вот забрезжил огонек, и на пороге раскрытой двери Енихе увидел человека в пенсне, который, видно, ждал его. Он жестом пригласил его войти, и, когда они остались вдвоем, Отто повторил:

— Я привез привет от тетушки Эммы.

— Больше она ничего не передавала? — спросил человек в пенсне.

Не успел Отто отрекомендоваться, как тот сказал:

— Я думал, с вами что-нибудь случилось. Вы благополучно выбрались из Постлау?

— Да, а что?

— В Бартенхаузе восстание. И, видно, дела у них не так уж плохи, если они смогли обратиться по радио за помощью к командованию Советской Армии.

— Когда я уезжал оттуда, ничего похожего не было.

— Ну, хорошо. Не будем терять времени. Из-за вас я задержался в Баденвеймаре на лишние сутки. Если бы не просьба Штайнгау, я не стал бы вас ждать. Франц Штайнгау оставил для вас письмо, паспорт на имя гражданина Швейцарии. В швейцарском банке на это имя лежит десять тысяч фунтов стерлингов. Документы ваши подлинные, вы можете жить с ними в любой стране, даже в Германии, — всюду вам гарантирована неприкосновенность, как подданному другой державы. Это все, друг мой, что я хотел вам сообщить.

— Штайнгау сказал мне, что я должен немедленно выехать из Баденвеймара и что это — приказ.

— Штайнгау нужно было, чтобы вы приехали сюда и встретились со мной. Он заботился о вашем будущем, и вы об этом узнаете из письма. На рассвете я уезжаю. Если вам нужна будет моя помощь или что-нибудь, напишите мне по адресу: Хосе Родригесу, улица Франко, 10, Барселона, Испания. А теперь отправляйтесь спать. Завтра с утра вам нужно будет подыскать какую-нибудь квартиру, так как этот дом будет всеми покинут.

Письмо Штайнгау, его сугубо личный характер были неожиданностью для Отто. Знал ли о родственных связях Штайнгау и Енихе Центр? На этот вопрос, возникший сразу после прочтения письма, Енихе, как ему казалось, нашел правильный ответ: ведь настоящему Отто тоже ничего не было известно о том, кто его отец. И если бы он располагал этими сведениями раньше, не помешали бы они ему в работе, не были бы они для него новой обременительной психологической нагрузкой? Ведь какая-нибудь фальшь в отношениях с отцом могла бы вызвать подозрения и, возможно, погубить его.

Он хотел бы получить ответы на все эти вопросы, но понимал, что сможет получить их только в Москве. А в Москву он, видно, попадет еще не скоро. Его возвращение в Советский Союз, в Россию, откладывается на неопределенный срок, и можно только мечтать о краткосрочной поездке, коротком отдыхе, а потом придется снова вернуться к тому, к чему призывал его долг.

Отто Енихе прижился в своей роли, оброс нужными связями, обзавелся новыми знакомыми, и самым важным из них был Зейдлиц, знавший всю агентурную сеть в странах Восточной Европы. Война кончилась, но не для него…

* * *

Утром один крестьянин взялся довезти Отто Енихе до заповедника. Отто был в гражданском костюме, с документами на имя швейцарского гражданина.

Город еще спал, и только молочницы с белыми бидонами на тележках встретились им на улице.

Было удивительно тихо, как будто не было никакой войны, убийств, пожаров. Только где-то на востоке погромыхивало, как далекий гром.

Возница попался молчаливый, а может, просто был осторожен: не такое время, чтобы болтать с первым встречным.

Скрип колес и чавканье грязи под ногами лошади, пение птиц в утреннем лесу, хранившем ночную прохладу и скупо пропускавшем сквозь молодую листву лучи утреннего солнца, — все это было так непривычно после стольких лихорадочных, полных опасностей дней, что казалось сном.

Лесника они нашли возле его дома, на полянке. Он был в форменной куртке, в холщовых брюках, заправленных в сапоги. Возницу он, видимо, знал. На Енихе же пристально посмотрел, но ни о чем не спросил.

Лесник помог крестьянину нагрузить телегу срезанными еще осенью ветками и проводил телегу до поворота. Затем вернулся и снова посмотрел на Енихе внимательным взглядом, ожидая, что тот скажет.

— Барон Шарнгорст рекомендовал мне ваш заповедник как прекрасное место для охоты.

— Сезон еще не начался, но дикого кабана вы можете подстрелить.

— Что вы, я — плохой охотник и трачу пять патронов на одного зайца…

— Ну, здравствуйте, Отто Енихе, здравствуйте, Дмитрий Иванович. Москва уже запрашивала о вас. Что-нибудь случилось в дороге?

— Нет, ничего особенного.

— Вы были на Фридрихштрассе, семь?

— Да.

Отто рассказал о своей последней встрече и передал письмо.

— Хорошо. Я сегодня свяжусь с Центром. Заданий вам пока никаких нет, отдыхайте. Если вы действительно хотите поохотиться, в пристройке найдете «винчестер» с прекрасным боем. Охота в этих местах богатая: есть косули, лисы, зайцы и даже кабаны. Недаром сюда приезжал Геринг и еще кое-кто…

— Нет, спасибо. Стрелять мне не хочется. Я просто похожу по лесу. У вас здесь удивительно тихо.

Максимилиан Фак сидел в баре и не спеша потягивал коньяк. Завсегдатаи «Парамона» еще не собрались, столики пустовали, только за одним из них, в углу, восседали туристы, увешанные фотоаппаратами. Они, видно, долго бегали по улицам вечерней Вены и теперь для полноты впечатлений заскочили сюда, чтобы выпить бутылку мозельвейна.

Шанни, старый кельнер, обслуживал, как всегда, быстро, вежливо и невозмутимо, и только хорошо знавший его Максимилиан мог подметить, что тому не нравятся посетители. Максимилиана они тоже раздражали громкими разговорами, ему хотелось сейчас побыть в тишине. Это сразу поняли и оставили его в покое барменши — болтушка Стелла и тоненькая блондиночка Ингрид.

Максимилиан выпил вторую порцию коньяку, и алкоголь начал действовать — ему стало заметно теплее. Статья, сданная в набор, уже не занимала в мыслях прежнего места, и нервное напряжение отступало.