Лариса Рейснер - Галина Пржиборовская

Между Ларисой и Игорем было три с половиной года разницы в возрасте, но по беспокойному уму, характеру, увлечениям они походили на близнецов. Лариса тоже не умела спокойно сидеть на месте. Есть фотография, на которой брат и сестра запечатлены с теннисными ракетками; в архиве Ларисы сохранился абонемент Игоря на посещение катка в зиму 1925/26 года на Петровке, 26 в Москве. В конце 1922 года, после двухлетней жизни в Афганистане, Лариса напишет брату: «Если бы ты знал, как вечерком в легкий снег – хочется взять тебя под руку и пойти на „Онегина“, фонари сквозь снежную сетку… Снится мне музыка чуть не каждый день».

Но вернемся на берег Рижского залива, где Рейснеры отдыхали летом 1913 года в Асари (Ассерн). Курляндия – фамильная родина Михаила Андреевича Рейснера. И такая же родина для Осипа Эмильевича Мандельштама. Их предки на протяжении 150 лет жили рядом в одном географическом узле. Основоположника рода Мандельштамов (фамилия произошла от миндаля) пригласил в Курляндию Бирон, ему нужны были ювелиры и ремесленники.

Осипа Мандельштама родители привезут в Ригу в 1901 году, когда ему десять лет. Он оставит свои впечатления в «Шуме времени»: «Рижское взморье – это целая страна. Славится вязким, удивительно мелким и чистым желтым песком. Дачный размах рижского взморья не сравнится ни с какими курортами. Мостки, клумбы, палисадники, стеклянные шары тянутся нескончаемым городищем. Детский плач, фортепьянные гаммы, стоны пациентов бесчисленных зубных врачей, звон посуды маленьких дачных табльдотов, рулады певцов и крики разносчиков не молкнут в лабиринте кухонных садов, булочных и колючих проволок… По редким сосновым перелескам блуждают бродячие оркестры: две трубы калачом, кларнет и тромбон и, выдувая немилосердную медную фальшь, отовсюду гонимые, то здесь, то там разражаются лошадиным маршем прекрасной Каролины („Каролиненгалоп“ И. Штрауса-старшего). В Дуббельне у евреев оркестр захлебывался Патетической симфонией Чайковского. Широкие, плавные, чисто скрипичные места Чайковского я ловил из-за колючей изгороди и не раз изорвал свое платье и расцарапал руки, пробираясь бесплатно к раковине оркестра».

В 1915 году поэт даст свое стихотворение Ларисе для ее журнала «Рудин», а другое напишет о самой Ларисе. С Осипом Мандельштамом у Ларисы было еще одно географическое родство: в 1907 году он приехал в Райволу, рядом с Черной речкой, когда там были Рейснеры. Приехал шестнадцати лет поступать в боевую организацию эсеров – этим событием кончается «Шум времени». В своем Тенишевском училище он, как и многие одноклассники, увлекался революцией. По совету учителя Василия Васильевича Гиппиуса пробовал читать «Капитал». В «Шуме времени» он пишет про Эрфуртскую программу: «…марксистские Пропилеи рано, слишком рано приучили вы дух к стройности… дали ощущение жизни в предысторические годы, когда мысль жаждет единства и стройности, когда выпрямляется позвоночник века, когда сердцу нужнее всего красная кровь аорты… Для известного возраста и мгновения Каутский (Маркс, Плеханов), тот же Тютчев… источник космической радости, податель сильного и стройного мироощущения, покров, накинутый над бездной… Зримый мир я сумел населить, социализировать, рассекая схемами, подставляя под голубую твердь далеко не библейские лестницы, по которым всходили и опускались не ангелы Иакова, а мелкие и крупные собственники, проходя через стадии капиталистического хозяйства. Я слышал, как капиталистический мир набухает, чтобы упасть!»

Рижское взморье в начале XX века представляло собой разнесенную по горизонтали кастовую иерархию. Немецкий путеводитель Г. фон Ределина в 1895 году дает педантичную классификацию: патриархальный Бильдерингстоф (Булдури), капитальный Эдинбург (Дзинтари), интернациональный Майоренгоф (Майори), ориентальный Дуббельн (Дуббулты), клерикальный Ассерн (Асари) – здесь селились пасторы, а рядом в Карлсбаде (Меллужах) – учителя. Рейснеры сняли дачу или остановились у своих родственников, а может, латышских знакомых, которых у Михаила Андреевича до революции 1905 года было немало.

Вадим Андреев проживет у Рейснеров до мая 1914 года, когда окончит второй класс гимназии Мая на Четырнадцатой линии, дом 39: «Я не любил гимназии Мая – в ней был неистребимый дух чиновничества и немецкого, сытого либерализма. Все здание гимназии от подвального этажа до чердаков – огромные рекреационные залы, всевозможные кабинеты и лаборатории, широкие и скучные классы, специальные столовые – все было пропитано особенным запахом буржуазного благополучия. Если еще внизу, где помещались младшие классы, сквозь официальную жирную скуку пробивалось мальчишеское буйство, то наверху, по большому с верхним светом залу, ученики ходили попарно, в затылок, как арестанты на прогулке. Начиная с 6-го класса почти все ученики носили котелки, называли друг друга по имени-отчеству и, сдержанно поругивая правительство, приготовлялись к занятию теплых и хлебных мест».

В гимназии Мая учились: Г. Г. Елисеев – глава известной фирмы, Д. Лихачев, А. Бенуа и его сын, М. Добужинский и его сыновья, архитекторы Ф. Постельс, А. Оль; художники Н. Рерих и его сыновья Святослав и Юрий, К. Сомов, В. Серов, А. Яковлев. Учились будущие профессора, министры, вице-адмиралы, доктора наук, преподаватели, врачи.

Вадиму и Игорю по душе оказалась либеральная гимназия Лентовской. Здесь Вадим встретил «настоящую дружбу, почувствовал радость настоящей жизни… Гимназия считалась одной из самых передовых, мы все – учителя и ученики с благодарностью провожали каждую благополучно миновавшую неделю: еще не закрыли. Если бы в 17-м году у нас появилась возможность проголосовать преподавательский состав, то, вероятно, – случай единственный в истории дореволюционных гимназий – все учителя были бы единогласно переизбраны».

В зиму 1913/14 года Вадим пропадал на «зеленинском» катке за дощатым забором, потому что влюбился в гимназистку, которая не умела кататься и держалась за высокую спинку кресла. Вадим так и не решился познакомиться. «Вероятно, Игорь заметил мою внезапную привязанность к катку, но ни разу из деликатности не пошутил надо мною, хотя при его насмешливом характере это было очень соблазнительно».

Летом 1914 года Леонид Андреев забрал сына от Рейснеров. «"Тебе необходимо покинуть Рейснеровскую семью. Они злые и ненавидят всех людей…" Я убежал на берег реки и там, забившись в заросли осинника, начал плакать, захлебываясь и давясь моими первыми недетскими слезами», – вспоминал Вадим.

В это лето Леонид Андреев был уверен, что с ним произойдет несчастье, и единственный раз в жизни написал завещание. В нем он поручал Вадима вплоть до его совершеннолетия Рейснерам. «Как видно, боязнь ненависти к людям, внушаемая мне Рейснерами, была не так уж сильна», – пишет Вадим. Началась война, отношение к ней Рейснеров и Андреева было противоположно. Л. Андреев считал, что эта война – спасение для России. О возвращении Вадима к Рейснерам не могло быть уже и речи.

Екатерина Александровна не останется без воспитанника. Новый пойдет уже в Ларинскую гимназию, будет учиться музыке и рисованию. В 1919 году, семнадцати лет, получая паспорт, возьмет отчество Михайлович и фамилию Рейснер. И никто из его будущих друзей, сослуживцев не узнает, что он не родной брат Ларисы Рейснер. Своего сына он назовет Игорем (жена – Вера Александровна Казакевич). Прославит себя как подводник, исследователь арктических глубин, получив за поход в Арктику подо льдом орден Ленина. В этом походе он командовал подводной лодкой «Народоволец». В 1937 году будет арестован и погибнет, тридцати пяти лет от роду.