Тайна поместья Горсторп - Артур Конан Дойл

Целыми днями Бэррингтон Каулз бродил по острову, поднимался на вершины огромных утесов и смотрел, как длинные зеленые волны с шумом подкатывают к камням и рассыпаются брызгами.

Однажды (думаю, это был наш третий или четвертый вечер на Мейе) мы с Каулзом отправились прогуляться перед сном. Нам хотелось подышать свежим воздухом, потому что комнатка наша была тесной и дешевое масло в лампе распространяло неприятный запах. В каких мелких подробностях я помню тот вечер! По всей видимости, следовало ожидать шторма: облака сбивались в кучу на северо-западе и черными клочьями заслоняли луну, которая отбрасывала чередующиеся полосы света и тени на зазубренную поверхность острова и на беспокойное море вокруг.

Мы разговаривали у дверей коттеджа, и я отметил про себя, что Каулз сегодня в неплохом настроении, почти как до болезни. Но стоило мне это подумать, как он вдруг издал пронзительный крик. При свете луны заглянув в его лицо, я увидел черты, искаженные невыразимым ужасом: глаза расширились и застыли, как будто смотрели на какой-то приближающийся предмет. Он поднял свой указательный палец, длинный тонкий и дрожащий.

– Смотри! – воскликнул Каулз. – Это она, она! Видишь? Спускается с того склона! – Каулз судорожно схватил мое запястье. – Вот она! Идет к нам!

– Кто? – прокричал я, напряженно вглядываясь в темноту.

– Она… Кейт! Кейт Норткотт! Она пришла за мной! Держи меня крепче, мой старый друг, не отпускай меня!

– Брось, приятель, – сказал я, хлопая его по плечу. – Возьми себя в руки. Тебе показалось, бояться нечего.

– Ушла, – воскликнул он, облегченно вздохнув. – Нет! Боже мой, вон она опять! Подходит все ближе и ближе! Она говорила, что придет за мной, и вот держит свое слово.

– Идем домой.

Я взял его за руку: она была холодна как лед.

– Я знал! – не успокаивался он. – Вон она! Машет мне, манит меня! Это сигнал. Я должен идти. Я иду, Кейт! Иду!

Даже обхватив обеими руками, я не сумел удержать Каулза. Он вырвался со сверхчеловеческой силой и бросился в темноту. Я побежал следом, призывая его остановиться, но он помчался еще быстрее. Когда луна выглянула из-за облаков, я на миг увидел темную фигуру моего друга: он несся вперед, словно стремясь к некоей ясной цели. Вероятно, у меня самого разыгралось воображение, но мне показалось, будто при неверном свете я тоже кое-что увидел – мерцающее нечто, ускользающее от Каулза, заставляющее бежать дальше. Когда он взобрался на вершину скалы, его силуэт четко обозначился на фоне неба – и в следующую секунду исчез. Больше ни одна живая душа не видела Бэррингтона Каулза.

Вместе с рыбаками я в ту же ночь обошел весь остров. Вооружившись фонарями, мы обыскали каждый уголок, но не нашли даже следа моего бедного исчезнувшего друга. Путь, которым он бежал, завершался грядой остроконечных утесов, нависших над морем. В одном месте край берега был как будто немного раскрошен, а на дерне различались отпечатки, оставленные, вероятно, человеческими ногами. Мы подползли по-пластунски к обрыву и посветили вниз. У подножия двухсотфутовой скалы бурлило море. Вдруг из этой бездны донесся дикий скрежет, заглушивший и биение волн, и вой ветра. Рыбаки – народ, известный своим суеверием, заявили, будто это женский смех, после чего я с трудом уговорил их продолжить поиски. Сам же я думаю, что свет наших фонарей спугнул с гнезда какую-то морскую птицу, и она закричала. Так или иначе, я бы не хотел еще когда-нибудь услышать этот звук.

Итак, теперь я исполнил ту тягостную обязанность, которую на себя возложил: я просто и точно рассказал вам о смерти Джона Бэррингтона Каулза и о событиях, ей предшествовавших. Мне известно, что многие сочли описанное мной печальное происшествие вполне заурядным. Вот прозаический отчет о нем, появившийся через пару дней в газете «Скотсмэн»:

Мне больше нечего добавить к уже сказанному. Я снял с себя груз, изложив то, что знаю. Полагаю, многие, взвесив представленные мной факты, не увидят оснований для каких-либо обвинений в адрес мисс Норткотт. Скажут, что не годится порочить имя леди из-за того, что молодой человек, от природы излишне впечатлительный, говорит и делает безумные вещи, даже если тяжелое разочарование приводит его к самоубийству. На это я отвечу, что каждый имеет право придерживаться собственного мнения. Что касается меня, то я считаю, что в смертях Уильяма Прескотта, Арчибальда Ривза и Джона Бэррингтона Каулза виновна Кейт Норткотт. Я в этом так же уверен, как если бы она у меня на глазах пронзила их сердца кинжалом.

Вы, несомненно, спросите, чем я объясняю все те странные факты, о которых вам рассказал. К сожалению, моя версия, если можно так ее назвать, очень расплывчата. Я убежден, что мисс Норткотт обладает исключительной способностью воздействовать на человеческие умы, а посредством умов также и на тела. Этот свой дар она использует для низких и жестоких целей. Кроме тех особенностей, которые я прямо или косвенно видел, ее натура имеет и другую, еще более ужасающую, поистине дьявольскую сторону. Как следует из опыта трех возлюбленных Кейт Норткотт, перед свадьбой она вынуждена показывать женихам свой тайный лик. Что именно открывается их взору, неизвестно, но можно заключить определенно: увиденного оказывается достаточно, чтобы страстно влюбленный бежал от объекта своих чувств. В событиях, произошедших с Прескоттом, Ривзом и Каулзом после бегства, я усматриваю месть оставленной женщины. Из слов Ривза и Каулза следует, что они были предупреждены о своей участи. Более я ничего сказать не могу. Я лишь трезво изложил факты, обратившие на себя мое внимание. Мисс Норткотт я с тех пор не видел и видеть не желаю. Если написанные мной слова помогут спасти хоть одну человеческую жизнь от капкана сияющих глаз и прекрасных черт этой женщины, то я откладываю перо с уверенностью в том, что смерть моего бедного друга была не напрасна.

1884

Из всех наук, над коими бились умы сынов человеческих, ни одна не занимала ученого профессора фон Баумгартнера столь сильно, как та, что имеет дело с психологией и недостаточно изученными взаимоотношениями духа и материи. Прославленный анатом, глубокий знаток химии и один из первых европейских физиологов, он без сожаления оставил все эти науки и направил свои разносторонние познания на изучение души и таинственных духовных взаимосвязей.