Послушай мое сердце - Бьянка Питцорно

Так что они вошли, сели на краешек кровати и стали смотреть, как Аделаиде управляется со своим зоопарком.

Обед или ранний ужин состоял из холодных макарон с засохшей томатной пастой, от одного только взгляда на которую делалось дурно. Еще детям досталось по треугольному сырку в фольге и по полстакана молока. Аделаиде резала хлеб, ловко орудуя длиннющим острым ножом.

Лучана, разделавшись со своей порцией, протянула тарелку к кастрюле, где осталось немного макарон.

— Нет. Это для мамы, когда она вернется. Попробуйте только тронуть их — убью, — строго сказала Аделаиде. Она накрыла кастрюлю тарелкой и заперла в буфете.

«Сама она к еде не притронулась, а оставшихся макарон на двоих слишком мало, — подумала Элиза. — Или даже на троих?»

— А где твой отец? — спросила она Аделаиде.

— Папа эмигрировал в Германию. Сначала он работал в шахте и каждый месяц присылал нам деньги. Но теперь шахта обвалилась. Он остался жив, в отличие от других, но новую работу пока не нашел и ничего нам не посылает.

Розальбе пришла в голову неожиданная идея.

— Ты можешь сгонять с нами в центр на полчасика?

— Ну, если Лучана присмотрит за детьми…

Но Лучана совершенно не собиралась оказывать ей такую услугу:

— Ты старшая! Мама сказала…

— Мы принесем тебе леденцы, — пообещала Розальба.

— И шоколадку, — стала торговаться эта соплячка.

— И халву! — заверещали остальные.

— Если будете хорошо себя вести, получите леденцы, шоколадку и халву, — пообещала Розальба.

Элиза вопросительно посмотрела на нее. У них же денег нет!

— У меня же открытый счет в кондитерской Манна! — шепнула ей Розальба. — Идем!

— Я тоже хочу с вами! — захныкала Лучана, которая услышала слово «кондитерская». — Я боюсь оставаться одна с детьми!

— Ну хорошо! С детьми посидишь ты, Элиза, — распорядилась Розальба, которая уже не могла отказаться от своей затеи. — Мы вернемся самое позднее через полчаса.

Аделаиде и Лучана оробели от всего этого света и блеска. В кондитерской было людно: синьоры пили аперитив у стойки, а дамы, в основном пожилые, потягивали горячий шоколад или чай за круглыми мраморными столиками.

Сначала Розальба просто хотела накупить сладостей и унести с собой, сказав, что это для мамы. Но уже в кондитерской она подумала, что Аделаиде и Лучана никогда не ели за столиками и наверняка им это страшно понравится.

Не замечая смущения девочек, на которых удивленно и презрительно поглядывали официанты, Розальба потащила их в самую середину зала, усадила за столик под хрустальной люстрой и непринужденно заказала:

— Три горячих шоколада со взбитыми сливками и тарелку пирожных.

Синьор Кардано — все-таки очень уважаемый клиент, и Розальба тут завсегдатай. Поэтому ее обслужили по всем правилам, хотя хозяин кондитерской не спускал глаз с ее подруг, боясь, что они своей грязной одеждой и заляпанными башмаками испачкают его драгоценные кресла, обитые светло-зеленым атласом.

Аделаиде не понимала, как Розальба осмеливается заказывать все это добро, не расплачиваясь. Конечно, она тоже часто покупала в кредит. Но тогда бакалейщик обращался с ней очень грубо, обслуживал последней и никогда не давал больше полкило макарон за раз. А тут Розальба все заказывала и заказывала новые пирожные, как только они опустошали тарелки, и никто из официантов не кричал на нее и не говорил «Ну все хватит».

Розальба с удивлением наблюдала за своими гостьями, которые все ели и ели и не могли остановиться. Она твердо решила их не ограничивать — в этом вся соль угощения, — но никак не подозревала, что желудок такой маленькой девчушки, как Лучана, может вместить такое огромное количество пищи (а ведь она еще съела хлеб, сырок, молоко и макароны…).

Сестры Гудзон вслед за горячим шоколадом выпили по два лимонада и три газировки каждая. И съели пирожных: 20 — Аделаиде и 27 — Лучана. И не мини-пирожных, а больших настоящих: официанты приносили корзиночки с кремом, трубочки со сливками, «наполеон», безе, эклеры, берлинское печенье…

Они ели, пили, и лица у них раскраснелись, потому что в кондитерской было очень жарко.

Розальба подошла к стойке и попросила завернуть ей с собой леденцы, шоколад и халву.

— А твой папа знает об этом внеплановом празднике? — спросил хозяин. — Смотри, счет уже перевалил за 4500 лир.

— Знает-знает! — соврала Розальба. А сама подсчитывала про себя: «Полтора-два месяца на завтрак придется заказывать только горячий шоколад. Никаких пирожных. Или даже стакан молока, он дешевле. Только бы потом не захотеть есть посреди уроков!»

Но она совершенно не жалела о своей щедрости. Аделаиде и Лучана благодаря ей смогли раз в жизни съесть все, действительно ВСЕ пирожные, какие хотели.

— Теперь нам пора, — сказала она, вернувшись за столик. — Элиза почти час уже ждет нас у вас дома. Она наверное, волнуется.

Лучана встала, протягивая руку к блюду, на котором оставалось пять пирожных с кремом. Аделаиде остановила ее злым взглядом.

— Я для детей брала! — оправдывалась Лучана.

— Не беспокойся. У нас есть халва и леденцы.

Когда они вышли из кондитерской, уже стемнело Розальбе показалось, что сестры Гудзон какие-то бледные. Но она решила, что это из-за освещения. Вскоре Лучана начала пошатываться, как пьяная.

— Эй, смотри под ноги! — прикрикнула на нее Аделаиде.

— Мне плохо, — объявила младшая сестра, остановившись у фонаря. — Мне очень плохо. Я умираю.

— Давай мы отведем тебя в больницу, — встревожилась Розальба. А что, если кто-то подсыпал яд в пирожные синьора Манны?

— Какая еще больница! — успокоила ее Аделаиде. — Она всегда так говорит, когда у нее болит живот. Лучана, если ты мне заблюешь ноги, я тебе башку оторву!

Пока Лучану рвало, Аделаиде заботливо поддерживала ее за лоб. Лучана плакала и причитала:

— У меня болит живот! Мне срочно нужно в туалет!

— Давай прямо здесь, тут никого нет.

Когда трагедия закончилась, Аделаида спросила:

— Сколько стоили пирожные и все остальное?

Розальба неопределенно махнула рукой — невежливо называть цену.

— Говорю тебе, не меньше двух тысяч, — заявила Аделаиде, которая не очень-то разбиралась в роскошных кондитерских. — Ну вот, а эта дура тысячу лир проср…ла.

Это было такое нехорошее слово! Розальба его только на заборе читала, но никогда не слышала, чтоб кто-нибудь произносил его вслух, даже Джиджи, рассыльный со склада, самый невоспитанный и грубый мальчишка, которого она знала.