Черноморский набат - Владимир Шигин

– Немедленно возвращайтесь к своим обязанностям. Офицерам подобает вести себя по-мужски, а не как школярам. Либо честно служите, либо подавайте в отставку, но помните, если об этом узнает императрица, плохо будет всем!

Эти подлинные слова Грейга сохранила для нас история. Однако Екатерина II все же узнала о недовольстве английских офицеров, а узнавши, возмутилась:

– Я проявила к этим нищим столько щедрости, а они позволяют себе осуждать мое отношение к человеку, который является моим гостем!

Английские офицеры вернулись на корабли, а английские купцы открыли свои лавки. На этом инцидент, казалось, был исчерпан, но как впоследствии оказалось только на время…

Джонс об этом писал так: «Их (англичан. – В.Ш.) раздражение… как в самом Петербурге, так и за его пределами, немало меня не заботит».

В тот же вечер, попрощавшись с Сегюром, он выехал на юг, где ждали его новые подвиги и интриги, победы и разочарования.

От Петербурга до Херсона путь не близкий – более полутора тысяч верст. От адмиралтейств-коллегий новоиспеченному контр-адмиралу для удобства езды даден был рессорный тарантас, да бумага, чтоб лошадей на почтовых станциях меняли без задержки. Но на третий день пути Поль отказался от тарантаса и перебрался в седло. «Давай! Гони!» – были первыми русскими словами, которые он выучил в России. Все же путешествие заняло каких-то двенадцать дней.

Впоследствии Поль Джонс вспоминал: «Остановок свыше часа было всего четыре. В Москве для осмотра Кремля и обеда с генерал-губернатором – на 4 часа, в Туле – для знакомства с оружейными заводами и покупки сувенирного оружия – на 3 часа, в Курске – для ремонта тарантаса и в Екатеринославе. За все время путешествия я ни разу не воспользовался спальней и не мог насладиться сном иначе, как в трясущемся тарантасе».

В середине мая Павел Жонис (так отныне стали величать Поля Джонса его в русских документах) прибыл в Херсон.

Князь Потемкин встретил приехавшего весьма приветливо. Дело в том, что прискакавший накануне курьер привез князю Потемкину сразу два письма-рекомендации Екатерины. В своем первом письме, помеченном 13 февраля 1788 года, императрица писала: «…Именитый английский подданный, который, служа американским колониям, с весьма малыми силами сделался страшным… сей человек весьма способен в неприятеле умножить страх и трепет… а посему велю принять его, тем более, он показывает великое желание проявить свое усердие на службе».

Во втором письме, от 15 апреля того же года, Екатерина II, произведя Поля Джонса в контр-адмиралы, рекомендовала князю дать Джонсу соответствующую его званию должность для проявления своих возможностей… «Жонис сей показывает великую охоту оказать свое усердие, служа под вашим предводительством или руководством, где за благо найдете его употребить… Тебе не бесприятно будет иметь одной мордашкой более на Черном море».

Так Лиманская флотилия обрела второго младшего флагмана.

С началом кампании 1788 года война вступила в новую фазу. Еще в феврале Австрия, следуя союзническим обязательствам с Россией, не забывая, впрочем, и о своих собственных интересах, объявила войну Оттоманской Порте.

В свете изменившейся военно-политической обстановки 20 февраля у капудан-паши состоялся большой совет, на котором присутствовали великий визирь и английский посол и инкогнито сам султан. В ходе совещания первоначальный план морских действий был изменен. Большей части флота, а именно двум эскадрам, определено было теперь идти в Черное море: одной – к Очакову, другой – к Тамани. В Средиземное море направлялись три небольшие эскадры: одна – в Морею, другая – в Кандию, а третья крейсировать – между Родосом и Египтом. Разумеется, отправление судов в Средиземное море ослабляло силы на Черном море, но иного выхода не было, так как русские вот-вот должны были выслать туда сильную эскадру с Балтики.

– А как намерен действовать досточтимый капудан-паша при встрече с русским флотом? – поинтересовался английский посол.

– Действовать я намерен, как всегда, решительно! – сверкнул глазами старый Гассан. – Как только я увижу флот гяуров и сближусь с ним, то непременно пойду на абордаж, подобно как уже дрался в Хиосском канале, при удаче захвачу неприятеля, а в случае неудачи сожгу свой корабль с неприятельским, дабы через то сохранить славу храбрости своей!

Слушая слова такие, Абдул-Меджид согласно кивал головой. Такая решимость ему очень нравилась.

Тот факт, что на столь важном совещании присутствовал именно английский посол, говорил о том, что прошлогоднее французское влияние было потеряно и теперь ведущие позиции заняли англичане. Причина обиды на французов была понятна, те так и не выполнили обещания прислать для войны с Россией свою эскадру. Увы, но сейчас Людовику Шестнадцатому было уже не до турок. Франция стремительно падала в кровавый омут Великой революции…

Англичане везли туркам все, что только было можно: орудия и лафеты, ракеты для зажжения корабельных снастей и мореходные инструменты, инженеров и корабельных мастеров, артиллеристов и опытных капитанов. Помимо всего прочего Порта закупила в Англии и несколько новых фрегатов.

15 марта первая эскадра под командованием Абдурахмана-аги получила повеление вступить под паруса и идти к Тамани. Затем вышли к Очакову и главные силы: 12 линейных кораблей, 13 фрегатов, 2 бомбарды, 2 галеры, 10 бомбардирских и канонерских шлюпок и 6 брандеров. Команды на кораблях «Капитания» (адмиральский), «Патрона» (вице-адмиральский) и «Реала» (контр-адмиральский) состояли из 750 человек, не считая капитанской свиты.

Людей на Очаковской эскадре набралось более 20 тысяч. Среди них турки, алжирцы, египтяне и четыре тысячи греков, набранных для управления парусами на флагманских кораблях. Канонирами капудан-паша взял с собой десяток английских артиллеристов.

Помимо этого старый Гассан набрал и несколько сотен стрелков-далкиличей, метко паливших из ружей.

– Я хочу иметь семьсот самых наилучших далкиличей, ибо я издали из пушек палить и маневрировать никак не намерен, но вдруг, встретившись с неприятелем, атакую его по-мальтийски на абордаж! – говорил старый адмирал.

Для блокирования выхода российских кораблей из Херсона Эски-Гассан намеревался затопить на фарватере между Кинбурном и Очаковом большой старый корабль.

Салютуя провожавшим, эскадра 25 марта потянулась к выходу из Босфора. На проводах присутствовал сам султан, который на прощание подарил Гассан-паше соболью шубу и усыпанный алмазами кинжал.

Старый адмирал был тронут таким вниманием:

– О, великий из великих, сотрясатель вселенной и опора правоверных! Этим кинжалом я поражу сердце главного русского злодея Потемкина. Клянусь тебе, что не посмею предстать пред твоими глазами, пока не захвачу Крым!

Взбодренный заботой султана, капудан-паша созвал к себе капитанов. Ни шуб, ни кинжалов с алмазами он им дарить не собирался.