Сигнал бедствия. Авантюрист Депар. Охотничьи досуги. - Майн Рид

плеск волн. Все они растянулись в пещере, и их громкий храп и тяжелое дыхание раздаются под ее сводами.

Но спят не все, и даже не все находятся в пещере. Двое разгуливают у подошвы утесов.

Луну закрыла туча, и в темноте невозможно рассмотреть их лица. Можно только различить, что они не в матросской форме, а в одежде калифорнийских испанцев — широкополых шляпах, длинных, широких шароварах и плащах, накинутых на плечи. Один в красном, а другой — в светло-голубом. В этом наряде трудно узнать Хиля Гомеса и Хозе Хернандеса. Но это они. Они разгуливают без всякого опасения, не подозревая, что за ними наблюдают.

А между тем еще один человек вышел из пещеры и, крадучись, подкарауливает их. Он одет как матрос. Под расстегнутой широкой курткой видны пистолет и нож, заткнутые за кожаный пояс.

Сначала он следит за прогуливающимися только глазами. Он невидим для них. Темный силуэт его не выделяется на черном фоне отверстия пещеры. Тень от утесов может скрыть его совсем, и он подвинулся к расселине скалы, куда не попадает ни один луч света. Иначе можно было бы узнать лицо Гарри Блью.

Прогуливающиеся остановились. Гомес обращается к своему спутнику со словами:

— Пока все идет прекрасно, дружище! Я думаю, нам удастся устроить здесь и другое дело.

— Какое дело ты подразумеваешь?

— Разумеется, бракосочетание.

— Вот что! Как же с ним быть?

— Надо послать за патером. А если он сам не сможет, пусть пришлет помощника. Правду сказать, я совсем не знаю, где мы высадились. Быть может, мы далеко от Сантьяго. А до прибытия туда у нас могут украсть наших красоток. Как ты думаешь?

— Действительно.

— Вот и надо помешать этому. Самое лучшее средство побыть здесь, пока мы не обвенчаемся. Одного из калифорнийских друзей мы отправим гонцом. Он привезет нам священника, который и совершит эту маленькую церемонию. Тогда мы можем ехать вперед, торжественно и открыто, под ручку с молодыми женами, в Сантьяго, где и отпразднуем медовый месяц. Чудная перспектива!

— Безусловно чудная!

— Не будем же рисковать лишиться такого удовольствия. А это может легко случиться, если мы пустимся в путь холостыми. Говорю тебе: ни шагу вперед, пока мы не обвенчаемся.

— А как же другие? Они будут свидетелями?

— Зачем!

— А как помешать этому?

— Завтра утром поделим добычу. Каждый возьмет свое, и я попрошу их убираться, куда им угодно.

— А если они не согласятся?

— Это почему? Если все двенадцать человек отправятся вместе, да еще двое из них с женщинами, то не слишком-то поверят нашему рассказу о крушении. Надо внушить это нашим помощникам. Тогда они сами позаботятся о своей безопасности. Я сумею как следует убедить их. Но калифорнийцы должны остаться с нами. Они должны будут взять на себя обязанности шаферов. Да надо еще сделать предложение. Мы с тобой раз уже пробовали, и нам отказали. Теперь будет все в порядке.

— Как раз наоборот, нам тем более откажут.

— Пусть откажут. Это ничего не изменит! Кармен Монтихо через три дня все равно будет моей женой. Пойдем. Мне хочется сейчас же поговорить с ней.

С этими словами Гомес и его приятель направились к пещере, как два Тарквиния, готовые разбудить спящую невинность.

Глава LIII

В ГРОТЕ

Находящиеся в гроте не спят, несмотря на мрак. Они так несчастны, что им не до сна. Они во власти самого глубокого отчаяния и оплакивают, как покойника, того, кто был им дороже всех. Сомневаться в том, что дон Грегорио погиб, не приходится. Еще в шлюпке из разговоров разбойников они узнали, что шхуна получила течь и должна пойти ко дну. Вероятно, она уже теперь затонула вместе с теми, кто был оставлен на ней.

Они ничего не видели, но знают, что преступление совершено с целью грабежа. Но это еще не все! Впереди их ждет то, о чем они даже думать боятся.

— Иньеса, — прошептала Кармен, — я не сомневаюсь, что мы в руках известных нам людей. Я уверена, что не ошибаюсь. Если это так, спаси нас, Господи!

— Да, только Бог может нас спасти. Даже разбойники нас пощадили бы, а эти люди — никогда.

Иньеса вздохнула.

Опять возобновляется разговор. Несчастные пленницы советуются, нельзя ли рассчитывать на чью-либо помощь. Но нет! Даже английский матрос и тот им изменил. Он стал во главе заговора.

— Помолимся Богу! — говорит Кармен.

— Помолимся, надежда только на него одного.

Они опускаются на колени на холодное, жесткое дно грота и с горячей мольбой обращаются к Богу. Они молят спасти жизнь тому, кто им дорог, и молят оградить их от опасности. Голоса их дрожат, когда они в заключение произносят наконец «аминь» и осеняют себя крестным знамением.

Внезапно до их слуха доносится шум. Они невольно отрываются от молитвы. До них доносятся голоса, и одновременно парусина, ограждающая вход, отодвигается, и в пещеру входят два человека.

— Простите за вторжение в столь позднее время, сеньориты, — говорит один из них. — Но мы вынуждены. Надеюсь, что вы не будете требовать соблюдения того строгого этикета, которым вы окружали себя, когда мы имели счастье быть у вас в последний раз.

Не дожидаясь ответа, он продолжал:

— Донья Кармен Монтихо, мы старые друзья, хотя, кажется, вы не узнали моего голоса. Шум моря так долго наполнял ваш слух, что я не удивляюсь. Быть может, зрение скорее напомнит вам о старом друге.

Он вынул из-под полы фонарь и осветил пещеру.

Кармен Монтихо увидела перед собой Лару, а рядом с ним Фаустино Кальдерона. Это они, отвергнутые женихи, но уже не в матросской одежде, а в той самой, которая была на них в день их последней встречи. Они сознают, что девушки в их власти, и торжествуют.

— Как видите, мы опять встретились. Наше появление вас удивило, хотя и не очень.

Ему не ответили и теперь.

— Нежелание отвечать надо счесть за неудовольствие. И лица у вас испуганные. Но чего вы боитесь?

— Чего вам бояться? — поддерживает его Кальдерон.

— Мы не желаем вам зла, — пробормотал Лара, — напротив, только добра. Мы имеем предложить вам нечто очень приятное.

— Дон Франциско Лара, — с упреком воскликнула Кармен, — и вы, дон Фаустино Кальдерон, как решились вы на такое злодейство? Чем мы вызвали его?

— Перестаньте, прекрасная донья Кармен. Слово «злодейство» слишком грубо. Мы не сделали решительно ничего такого, что бы заслуживало подобного наименования.

— Как? Так это еще не злодейство? О, отец, мой бедный отец!

— Не оплакивайте его. Он в полной безопасности.

— В безопасности? Его убили! Он утонул!