Одесская сага. Ноев ковчег - Юлия Артюхович (Верба)

Цербер получила хорошую выволочку под надуманным предлогом и была оштрафована, Николенька благоразумно заперся в своем кабинете и на все стуки и призывы выйти отвечал, что крайне занят подготовкой доклада и просит его не беспокоить. И даже угроза отлучения от супружеского ложа не изменила его решения.

На следующий день Лида пришла на Молдаванку с печеньем и конфетами. Она была сама доброта и обаяние и всем домочадцам рассказала свою историю покупки. Как оказалось, ничто человеческое ей не чуждо, и рыбку хорошую она любит. Осетрина и стерлядь стали практически недоступны, но калкан, камбала или барабулька, при должной сноровке повара, очень даже вкусны и питательны, и она впредь собирается покупать еще и еще и, собственно, сейчас пришла именно за этим…

Ксюша молчала весь вечер, несмотря на все намеки Лиды и приглашающие жесты уединиться и поговорить с глазу на глаз.

Но Лида так просто не сдавалась. Да и опыт в переговорах и в торговле у нее был ого-го какой.

Она поняла, чем можно заинтересовать юную рыбачку.

– А если я тебе оптовиков обеспечу? Настоящих и постоянных? Справишься? И какая мне скидка будет за это?

– Это кого же? Что за оптовики такие? – не выдержала Ксеня.

– Тех, кого ты даже не знаешь, они не на слуху, но закупки постоянные, ну и оплата по высшей категории. Возможен обмен на деликатесы… Хотя какой тебе прок с них…

– Я сама разберусь, какой мне с них прок. А что за деликатесы?

– Если надо будет, это потом обсудим. А какая мне скидка будет на рыбе? – в который раз переспросила Лида.

– Тебе и на рыбе – никакой, а вот твою долю с оптовиков можем обсудить прямо сейчас.

– Ха, делить шкуру неубитого медведя собралась? – съязвила Лида.

– Да ничего подобного! Обычная страховка в моем деле – вдруг твои оптовики откажутся, а может, мне их условия не подойдут? А скидку сегодня тебе подавай… Нет уж, научили уже меня… Больно наука далась… и дорого… Но она стоила того, вон как тебя корежит-то, а ты акула известная – о твоей хватке легенды по Одессе ходят…

– Ой, да кто там ходит?! Может, врут люди!

– Может… А если не врут?

– Ну и что? – снова спросила Лида.

– А то, что я чему-то в этой жизни научилась. И правильно делаю, а за такую науку не грех и заплатить.

– Ах ты дрянь малолетняя!!! – заорала Лидка. – Мама, мама, ты только послушай, что говорит эта мерзавка!!! Ты знаешь, как она меня подло обманула? Взяла деньги за 10 кил рыбы, а дала всего пять!!!

– Лида, это твоя сестра, а не мерзавка… – подала голос Фира. – Не забывай, что ты – моя дочь, и она тоже моя дочь… Я вас люблю и горжусь вами обеими, вы – плоть от плоти моей, я все слышала, и не собираюсь вмешиваться в ваш торг своим родительским одобрением или неодобрением. Разбирайтесь сами. Без оскорблений, я тут посижу, посмотрю на вас и послушаю…

– Лидка, – ухмыльнулась Ксения, – ты ж знала нашу цену и заказала 10 кил… В жару, в Одессе! Я сразу поняла, что ты свой обычный шахер-махер устроишь, поэтому поделила рыбу на две корзины… Кстати, с хорошим походом в обеих… В каждой по шесть кил… Ты ж моя сестра, дай, думаю, побалую роднулечку, если вдруг честно рассчитается… Одну дотащила к тебе на этаж, а со второй пацан внизу моего сигнала ждал… Так что не ори, сестричка, – рассчиталась за пять кг, пять и получила, да еще с таким походом, какой тебе ни на одном Привозе не дадут!

– Да я знаешь, что с тобой сделаю, малявка?!! – закричала вне себя от гнева Лида.

– Четыре рубля!!! Доля с оптовиков только после каждой поставки! Это мое последнее слово! – ледяным тоном процедила Ксения. – Надоела ты мне своими воплями.

– Мам… Ну скажи ж ты ей!!! – взмолилась Лида.

– Не-а, не буду… – засмеялась Фира. – А помнишь, как ты, малолетняя злюка, терроризировала меня на даче при расчете с наемными рабочими, требуя ничего им не платить и быть с ними пожестче?

– Не было такого, – обиделась Лидка. – Не было, я ж за семью боролась, за нас!

– Вот и Ксюшенька теперь борется за семью, за нас… Пришло ее время, и очень правильно борется, у тебя научилась, а учитель ты знатный, спасибо, дочечка.

Фира встала из-за стола, нежно поцеловала Лиду в щеку, потом подошла к Ксюше, ткнулась носом в ее макушку и сказала:

– Спасибо тебе, моя защита и опора.

И уже на пороге своей комнаты по-девичьи озорно хихикнула и, копируя Ксению, сказала в никуда:

– Четыре рубля!! Точка! – а потом, закрыв плотно дверь, прошептала сама себе: – Моя девочка… горжусь тобой, так держать!!!

Котька, младший сын Фиры и Ивана, никогда особыми талантами не блистал ни на производстве, ни в общественной жизни, ни в семье. На словах он умел делать все и знал все, на деле же – ничего не умел и не знал, более того, даже не стремился уметь и знать… Сестры не раз ему пеняли за неумение что-то починить в доме и даже дали ему тайную кличку – Рукожопый. А вот дамский угодник он был знатный, и в свои двадцать был самым известным ухажером на заводе имени Январского восстания. Он не пропускал ни одной юбки, его любовные похождения и интрижки с заводскими дамами разного возраста и разной комплекции регулярно становились достоянием общественности. Не единожды был он бит ревнивыми мужьями, и, по слухам, несколько гражданок даже травились из-за него. Причем это были не кисейные барышни-институтки, а рабочие девки из кузнечного горячего цеха, но все это легко сходило ему с рук, потому что ни одна из пострадавших ничего никому не говорила.

Но однажды две поварихи, комсомолки-ударницы, не смогли поделить Котика и устроили разборки с дракой прям на кухне в заводской столовой, и половина работяг осталась без вожделенного обеда. А время было голодное, карточную систему не отменили, и администрация завода, совместно с ОРСом, – отделом рабочего снабжения, – всеми правдами и неправдами добывала продукты где могла, чтобы накормить сотрудников. Словом, урон был велик, справедливому возмущению не было предела, и несмотря на то, что обе драчливые поварихи опять ни слова не сказали о Котьке, по этому случаю было организовано собрание актива, где самые ретивые барышни предлагали отдать его под суд за вредительство и саботаж, а самые умеренные – выгнать с завода с «волчьим билетом», что в то время означало лишение продовольственных карточек и голодное существование. Председательствовала на собрании представитель райкома – женщина выдающаяся. В ней всего было много – тела, голоса, рук, ног, носа, губ… Необъятную грудь с трудом удерживала в себе потертая комиссарская кожанка. Венчала этот монумент кумачовая косынка. Дымила комиссар, как паровоз, прикуривая одну самокрутку от другой, причем самокрутки были заготовлены заранее, и доставала она их из тяжелого серебряного портсигара. Такое нестандартное богатство и предусмотрительность вызвали оживленное обсуждение среди курящего люда, которое пробавлялось обычным самосадом и обрывками газет: все заметили, что самокрутки у комиссарши были из курительной бумаги – большая редкость по тем временам…