Тайный враг - Антон Грановский

– Правда, правда… – ворчал молодой ходок. – Кому нужна твоя правда? В этом мире главное – сила. А силу дарует богатство.

Евдокия покачала головой.

– Нет, ходок. Моя истина главнее твоей силы. «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Путь к свободе лежит не через богатство, а через правду. И если ты знаешь эту правду, ты должен говорить о ней во весь голос, не боясь ни пыток, ни лютой погибели. Лишь возвещая истину, можно стать свободным и уподобиться Господу.

Ставр усмехнулся:

– Не знаю насчет твоего Господа, а вот уподобиться нашему князю я был бы не против.

– Этого я тебе не советую, – глухо проговорил Глеб, отложив палку, которой ворочал пылающие ветки.

– Почему? – удивился Ставр. – Он богат, и у него есть сила и власть.

– Верно, – кивнул Глеб. – Но у него нет самого главного.

– Чего же это?

– Жизни. Князь Егра мертв уже два года.

Ставр несколько секунд изумленно хлопал глазами, потом сглотнул слюну и хрипло спросил:

– Как это? Почему мертв?

– Во время войны с Голядью князя отравили, – объяснил Глеб.

– Это я помню, – кивнул Ставр. – Говорят, он до сих пор не оправился от болезни.

– Князь умер через два дня после этого, – спокойно проговорил Глеб. – Но княгиня Наталья скрывает правду и действует от его имени, называя себя «княжьими устами».

Ставр долго сидел, задумчиво хмуря лоб. Потом вновь взглянул на Глеба и тихо спросил:

– А бояре знают?

Глеб покачал головой:

– Нет.

Ставр озадаченно поскреб в затылке.

– Ну и дела. Выходит, нашим княжеством правит мертвец?

– Выходит, что так.

Несколько минут сидели молча, глядя на пылающие ветки костра. Первой молчание прервала Евдокия. Указав на видевшиеся в темноте каменные столбы, она спросила:

– Эта каменная арка и есть межа?

– Да, – ответил Глеб.

– А откуда она здесь появилась?

– Точно не знаю. Но считается, что сотни лет назад ее воздвигли предки нынешних нелюдей.

– Чтобы защитить людей от Гиблого места?

Глеб покачал головой:

– Нет. Чтобы защитить Гиблое место от людей.

Евдокия озадаченно нахмурилась.

– Не понимаю, – сказала она. – Неужели люди опаснее темных тварей?

– Смотря какие, – ответил Глеб. – Вспомни о разбойниках, которые пытались тебя изнасиловать. Они ничем не лучше оборотней и упырей.

Евдокия побледнела от неприятного воспоминания, но качнула головой и сказала:

– Нет, я не согласна. Разбойники злы от невежества и душевной темноты. Им просто никто не объяснил, как надо жить.

Глеб усмехнулся.

– Что-то я не разглядел у тебя в руках Священного писания, – сказал он. – А вот вилы видел совершенно отчетливо.

– Я просто хотела его напугать. Я бы ни за что не стала колоть его вилами.

– Ты сама не знаешь этого наверняка, – возразил Глеб. – И если бы ты его убила, то поступила бы правильно. Иногда люди заслуживают смерти.

Евдокия смерила его хмурым взглядом.

– Ты так же темен, как тот разбойник, – сказала она вдруг. – И так же черств сердцем.

Глеб усмехнулся:

– Может быть. Но он хотел убить тебя, а я – убил его. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Но…

– Не стоит больше спорить об этом, – сухо проронил Глеб. – Ты хоть и проповедница, но твои слова не умиротворяют меня, а будят во мне злость.

– Это от того, что в твоей душе сидят бесы, – сказала Евдокия.

Глеб покачал головой.

– Нет. Это от того, что ты не замечаешь бесов, сидящих в своей собственной душе.

Взгляды их встретились. Несколько секунд они смотрели друг на друга, затем Евдокия отвела взгляд.

Дождавшись, пока костер разгорится, Глеб поднялся и отошел за вересовые кусты, чтобы справить нужду. Ставр пошел за ним.

– Странная она, – сказал Ставр, развязывая штаны и поглядывая сквозь ветки на полыхающий в отдалении рыжий костерок. – Вроде умная, а простых вещей не понимает.

До их слуха долетел негромкий голос матушки Евдокии.

– Исчезли, как дым, дни мои, и кости мои обожжены, как головня… Не сплю я и сижу, словно одинокая птица на кровле. Я ем пепел, как хлеб, и питье мое растворяю слезами. Дни мои – будто уклоняющаяся тень…

– Мудрено как говорит, – рассеянно произнес Ставр.

– Нравится? – поинтересовался Глеб.

Ставр качнул головой:

– Нет. Она, конечно, баба ученая, но вся ее ученость для нас бесполезна. Одни слова, а смысла нет. Только раздражает.

– Дни человека, как трава, – вновь донесся до их слуха мелодичный голос Евдокии. – Как цвет полевой, так он цветет… Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает никто. Но, как милует сынов отец, так и Господь милует нас. И дает добрым душам жизнь вечную и бесстрашие перед ликом чудовищ земных…

– Послушаешь – жить не хочется, – угрюмо проговорил Ставр, завязывая тесьму на штанах.

Глеб хмыкнул.

– Мудрость христианина – космического масштаба, – сказал он. – А твоя мысль гуляет на уровне обыденного сознания.

– Хочешь сказать, что я дурак? – хмуро уточнил Ставр.

Глеб покачал головой:

– Нет. Но самокритика тебя украшает.

Он похлопал парня по плечу, обошел вересовый куст и зашагал к костру.

Утро выдалось сырым и промозглым. Мальчика Глеб и Ставр несли на спине по очереди, сменяясь через каждые три версты.

Первые два часа они шли приблизительно по прямой. Местность эта была Глебу хорошо знакома, и никаких «сюрпризов» не предвиделось. На третьем часу пути они переправились через ручей и поднялись на холм. Повсюду темнел лес, густой, нетронутый топором.

– Передохнем, – распорядился Глеб.

Они остановились на поросшем высокой травой варгане посреди невысокого ернишного леса. Мальчика положили на еловый лапник. Сами уселись рядом и перекусили вяленым мясом.

Поев, Глеб достал из кармана берестяную коробку с бутовыми самокрутками. Вытряхнув из коробки одну, вставил ее в рот и прикурил от бензиновой зажигалки. Евдокия следила за его манипуляциями с напряженным интересом. А когда с кончика сигареты сорвалось облачко сизого дыма, спросила, нахмурив брови:

– От злых духов?