Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 2 - Валерий Федорович Солдатенко

даже маловероятное – сохранить хотя бы свое ядро в надежде на грядущее возобновление всей формации. Ни правительство Директории, ни штаб Главного атамана в это время не могли предложить какого-либо выхода из кризиса.

Хотя союз с А. И. Деникиным обуславливался действительно безвыходным положением, в котором оказалась УГА в Надднепрянской Украине, его все же вряд ли можно считать неотвратимым. Тем более этот факт не следует рассматривать как смену (или же измену) идейных убеждений воинства. Просто в стратегических взглядах командования этот союз оказался наиболее целесообразным выходом из конкретной критической ситуации. В данном случае, очевидно, можно согласиться с утверждением И. П. Мазепы, что если бы против галичан стояли поляки, то никакие ужасы тифа и другие неблагоприятные условия борьбы не подтолкнули бы их к такому шагу. Он обуславливался «особой психологией»: «Хоть с чертом, только не с поляком!»[277]

Галицкому политическому и военному руководству уже после сдачи Киева постоянно ставилось в упрек «деникинофильство», а заключение договора между УГА и Добрармией дало надднепрянским политикам «неопровержимые аргументы» в пользу того, что галичане в действительности являются «предателями». Однако следует признать, что надднепрянский лагерь сам подталкивал галичан к такому трагическому шагу. Об этом, в частности, свидетельствуют известные директивы Штаба Главного атамана об отношении к Добрармии, которые он издал накануне и после похода объединенных украинских армий на Киев. С одной стороны, события 31 августа и 1 сентября стали первым свидетельством взаимопонимания между командованием галицкой и деникинской армий, а с другой, сам С. В. Петлюра высылал свои делегации с целью поиска взаимопонимания с Добрармией. И только высокомерная несговорчивость А. И. Деникина и его генералов стала непреодолимым препятствием на пути к реализации планов Председателя Директории и Главного атамана войск УНР. Крайне негативное личное отношение А. И. Деникина к С. В. Петлюре сложилась еще в 1917 г., когда генерал был Главнокомандующим Юго-Западного фронта, а С. В. Петлюра, как председатель Украинского Генерального войскового комитета, возглавлял украинизацию армии[278]. Следует сказать, что последний, по свидетельству того же И. П. Мазепы (ему нет оснований не доверять), готов был в трудные моменты и на примирение, и союз с большевиками[279]. И снова «виновной» в срыве намерений С. В. Петлюры была противная сторона. Так что, принимая во внимание вышесказанное, у надднепрянцев было немного оснований выступать в роли судей галичан, что следует обязательно учитывать беспристрастным исследователям.

Согласно утверждений хорошо осведомленного в делах А. Левицкого, мысль о необходимости установить контакты с командованием Добрармии для заключения сепаратного перемирия зародилась в Начальной команде еще во второй половине октября 1919 г.[280] Это косвенно подтверждается следующими фактами. Во-первых, 14 октября Начальная команда издала приказ о прекращении антиденикинской агитации среди галицких частей, хотя активная работа в этом направлении продолжалась среди надднепрянского воинства. Во-вторых, Начальная команда настойчиво добивалась от штаба Главного атамана разрешения на прекращение боевых действий УГА на деникинском фронте[281].

«Дневники Начальной Команды Украинской Галицкой армии» и другие материалы свидетельствуют, что в течение октября 1919 г. Начальная команда постоянно посылала в канцелярию Диктатора отчеты о катастрофическом состоянии Галицкой армии. Их смысл сводился к тому, что большинство солдат – 30 тыс. – были больны тифом, а остальных – 20 тыс. стрельцов из боевых и тыловых формаций – неизбежно ожидает такая же участь. Однако политическое руководство ЗУНР не осуществило реальных шагов для улучшения ситуации. На посланное военным командованием 20 октября предложение направить галицкую делегацию к командованию Добрармии, для переговоров о заключении перемирия Е. Е. Петрушевич ответил, что для этого «нет причин», поэтому она «не высылается и не вышлется». Получив вторую, более настойчивую телеграмму, Диктатор «решительно запретил» ведение «всяких переговоров»[282].

Таким образом, Начальная команда оказалась перед альтернативой: продолжать отступление, что неизбежно привело бы к потере армии, или же самовольно, вопреки директивам политического руководства, принять меры для заключения сепаратного перемирия с неприятельской стороной. Командующий УГА генерал М. Е. Тарнавский выбрал второй путь, чем взял на себя тяжкий груз огромной исторической ответственности. Главный мотив, которым он руководствовался, принимая такое решение, в своей основе выглядит довольно убедительно: без сохранения войска невозможна дальнейшая борьба за украинскую государственность.

Важно отметить, что поиск выхода из кризисного положения велся параллельно в двух разных направлениях: через восстановление соборного фронта с надднепрянцами и путем заключения сепаратного договора с деникинцами. О попытке и перспективах возобновления борьбы соборным фронтом свидетельствует совещание надднепрянского и галицкого политического и военного руководства, состоявшееся 28 октября 1919 г. в Виннице.

Указав на рост дезертирства, на тяжелое материальное положение и другие негативные явления, охватившие армию, представители Начальной команды выступили с острой критикой Главного атамана и его партийного окружения, требовали провести кадровые изменения в правительстве и ввести туда представителей военного командования. Выразив удивление, что УГА выдвигает требования политического характера, С. Петлюра заверил, что ситуация не безнадежна, ибо большевики склонны к переговорам, а кроме того, на помощь украинцам с Запада якобы приближается транспорт с большой помощью. Из-за невозможности найти компромиссную платформу для согласования действий, на этом совещании не было принято никаких конкретных решений[283].

Сложность и драматичность ситуации в украинском лагере заключалась в том, что как галицкая, так и надднепрянская сторона, отдельно друг от друга проводили сепаратные переговоры со своими противниками – белогвардейцами или большевиками. Многие факты свидетельствуют об осуществлении галицкими военными действий, направленных на достижение договоренностей с А. И. Деникиным. Однако упреки, будто они велись в «строгой тайне» от надднепрянцев[284], не в полной мере отвечают действительности. Хотя делегации галичан и в самом деле высылались без согласования с Главным атаманом и его окружением, последних информировали о таких намерениях. В частности, еще 18 октября Е. Е. Петрушевич сообщал С. В. Петлюре о контактах такого рода Начальной команды и своем тогдашнем несогласии с шагами, которые делались без его разрешения[285]. Позже, на упоминавшемся уже винницком совещании, Начальная команда УГА подала два «совершенно секретных меморандума», в которых просила рассмотреть возможность и целесообразность подобных акций, но ответа на них не получила[286].

Диктатор проявлял постоянные колебания в деле ведения сепаратных переговоров. После упомянутого запрета Начальной команде предпринимать любые действия в этом направлении, военным все же удалось убедить Е. Е. Петрушевича согласиться на отправку специальной миссии к деникинскому командованию. Об этом, в частности, свидетельствуют секретные депеши от 21 и 24 октября, в которых уже шла речь о технических деталях и ключах для связи с Добрармией.

Но в последний момент Е. Е. Петрушевич снова выслал телеграмму о том, что данная акция является «излишней». Никаких комментариев в телеграмме не давалось[287].

В этих обстоятельствах на следующий день генерал М. Е. Тарнавский самовольно выслал к деникинцам делегацию в составе атамана О. Лисняка и сотников А. Левицкого и К. Курица. Она имела «формально-официальное» поручение