Камень власти - Ольга Игоревна Елисеева

«Изблюй меня! Изблюй из уст своих! — Взмолился Иван Иванович, в бессилии подняв голову к пустой крыше протестантской кирхи. Со штукатурных небес на него не смотрели ни Господь, ни ангелы. — Изблюй меня и отпусти. Сделай никем. Чтобы они больше не нуждались во мне. Оставили в покое. Забыли…»

Платон отступил, пропуская фаворита к женщине на алтаре. Ее лицо было закрыто черным газовым платком, но Шувалов все равно узнал графиню Елену, столько раз позировавшую художникам-пансионерам в его доме. Сейчас это совершенное тело, опрокинутое навзничь и опробованное тремя десятками адептов до него, не выглядело ни красивым, ни желанным. Никто из братьев не позволял себе вольностей — обряд есть обряд. Но тридцать, даже очень сдержанных мужчин, для любой женщины — сверх меры.

Уже по окончании мессы, стоя на ступеньках храма в сером предутреннем тумане, Шувалов спросил у Воронцова:

— Не знаете, чем графиня Елена досадила Петру?

— Так это Куракина? — Удивился Роман Илларионович. — Вот уж не думал, что ваш кузен действительно готов поделиться с «братьями» своим имуществом.

На том и расстались. Карета Шувалова застучала по деревянной мостовой, а Великий Мастер еще немного постоял на крыльце и вернулся в кирху.

Там у выхода из восточного предела Петр Иванович держал уже одетую графиню Елену за шиворот. Ноги у женщины разъезжались. Голова клонилась на бок.

— Теперь можешь идти, — сказал, как выплюнул фельдмаршал. — Мы квиты. — Он толкнул перед Куракиной дверь и почти вышвырнул ее на улицу.

Роман Илларионович видел, как дама обеими руками ухватилась за стену, чтобы не упасть. «Если она и доберется, то только до ближайшей канавы», — не без раздражения подумал Воронцов. Но вслух ничего не сказал. Петр Шувалов — опасный человек. Зачем ссориться с ним из-за какой-то шлюхи?

Конец августа 1759 г. Петергоф

Над выщербленными столами в кардегардии горели свечи. Ночь давно вступила в свои права. Было три часа. Парк, оранжереи и цветники — все спало. Большой Петергофский дворец безмолвствовал, как темный замок на холме. Ни единый огонек не мелькал в его окнах. Безмятежно и тихо журчала вода, переливаясь по каскаду отключенных фонтанов. Только вдалеке у верхних ворот долго и протяжно перекликались часовые: «Слу-уша-ай!»

Дежурил Семеновский полк. Алексей давно сменился, но возвратиться домой из отдаленной царской резиденции, конечно, не мог и, проспав пару часов на жестком топчане в углу, встал, потирая шею, затекшую от лежания без подушки. В полуподвальном помещении собралось еще человек десять офицеров, которые оживились при виде проснувшегося Орлова и предложили перекинуться в карты, чтоб скоротать время.

Алексей не стал отнекиваться. Здесь не было богатых партнеров, а значит он мог позволить себе без всякого ущерба для семьи играть просто в свое удовольствие. Алехан лениво потянул колоду со стола и начал привычно тасовать засаленные карты, когда дверь с улицы хлопнула и на пороге возникло несколько голштингских капралов в нелепой желтой форме и высоких черных киверах с кисточками.

Первого из них, рослого мужичину лет 35 с узким бесцветным лицом и колоссальными ручищами Алексей узнал сразу. Это был Шванвич, сын пленного шведа, перешедшего на русскую службу, крестник императрицы, теперь сержант в полку великого князя.

— Здравствуйте, господа, — обратился Шванвич к сидевшим в кардегардии семеновцам. — Ее императорское величество позволила государю цесаревичу Петру Федоровичу взять в Петергоф из Ораниенбаума десять голштинских гвардейцев для своей охраны в Монбижоне. Мы сменились и решили нанести вам визит. Такая ску-ука-а! — последние слова он произнес, растянув на лице странную улыбку без всякого выражения.

«Явились, — с досадой подумал Алехан. — Чего ради, спрашивается? Сидели бы в своем чертовом Монбижоне, жрали с наследником рейнвейн. Нет, надо испортить людям жизнь!»

Русские гвардейские полки и голштинцы жили, как кошка с собакой, потому что претендовали на одну кость. Они всегда задирали друг друга, нарочно устраивали свары, и во всех кабаках, парках, театрах не могли поделить столы, актрис и даже дорожки для верховых прогулок. Казалось, один город был для них тесен, а вскоре, если Елисавету Петровну Господь приберет в райские кущи, тесной станет и вся Россия. Каждый знал, что Петр Федорович предпочитает офицеров «из своих», то есть из немцев, шведов, чухонцев и курляндцев голштинского полка — вчерашних лакеев и конюхов — которых он придирчиво подобрал для личной охраны, справедливо не доверяя русским гвардейцам и опасаясь их.

Словом, неприязнь колосилась пышным цветом и ходить друг к другу с визитами вежливости, ради того, чтоб развеять скуку, было более чем не принято.

Однако, жизнь в загородной резиденции диктовала свои законы. Ни один из дежурных гвардейцев не мог покинуть территорию дворца, а значит вынужден был искать развлечения в стенах петергофских павильонов, вращаясь в кругу себе подобных. Взаимную неприязнь приходилось сдерживать.

— Просим садиться. — Орлов без особого радушия обвел рукой стол. — Присоединяйтесь к нашей игре, господа.

Голштинцы разместились слева от него и вступили в игру. Глядя на них, Алехана так и подмывало пустить в ход какой-нибудь из своих любимых фокусов и обставить капралов великого князя, но Шванвич внимательно следил за партией, словно догадывался о чувствах банкомета.

— Вы так умело расправляетесь с картами, — с насмешливой улыбкой произнес швед. — В игорных домах Венеции вам не было бы равных.

Орлов сделал вид, что пропустил мимо ушей двусмысленный комплимент. За карточными столами Венеции — этой столицы европейского веселья — издавна промышляли лучшие шулера со всего света, обирая доверчивых гостей Серениссимы — величайшей республики дожей и кондотьеров.

— Впрочем, — продолжал Шванвич, — Кажется, и здесь в Петербурге вам хватает богатых клиентов.

Алехан побелел, но продолжал метать карты с ледяным спокойствием. Он уже понял, что швед намеренно пытается вывести его из терпения. В таком положении стоило сдержаться и из дальнейшего разговора понять, зачем?

На первом кону оказалось, что двум товарищам Шванвича выпали очень неудачные карты и, хотя остальные голштинцы были вполне удовлетворены, два капрала во главе со шведом резко отодвинулись от стола и начали «понимающе» переглядываться, как бы выражая недоверие банкомету.

— В чем дело, господа? — Ровным тоном осведомился Алексей. — Вы недовольны картами?

— Нет, нет, — сладким голосом заверил его один из голштинцев. — Чего же еще мы могли ожидать в Семеновском полку?

Его слова звучали как оскорбление. Товарищи Орлова тоже положили карты на стол и с неприязнью уставились на непрошеных гостей. Алехан обвел глазами комнату, молчаливо показывая собравшимся, что следует воздержаться от немедленного ответа наглецам. Он все еще ждал, что кто-нибудь из них нежданной репликой выдаст себя и обнаружит истинную причину, по которой Шванвич привел их сюда.