Предупреждение Эмблера - Роберт Ладлэм

— Другие правительственные агентства. Вроде Отдела консульских операций. Или Подразделения политической стабилизации.

— Вы это знаете не хуже меня. В конце концов я попросил об официальном переводе в Государственный департамент. Думал, там будет больше возможностей заниматься языками. И что же? В Отделе консульских операций живо заинтересовались моим предыдущим опытом. В то время они еще относились к вам с большим недоверием и решили, что будет неплохо, если я какое-то время поработаю с вами.

— Значит, вы писали на меня докладные?

— Точно. Вы следили за плохими парнями, а я за хорошим парнем, который помогал ловить плохих. Никаких сомнений я тогда не испытывал. Бизнес есть бизнес, верно?

— Я, кажется, припоминаю, что меня как-то попросили написать что-то на вас, — кивнул Эмблер. — Никак не могли привыкнуть к тому, что у них работает слепой оперативник. Хотели удостовериться, что все в порядке.

Осирис весело улыбнулся.

— Слепой ведет слепого, да? Так что вы знали кое-что про меня, а я про вас. Но мне всегда казалось, что вы слишком хорошо воспитаны, чтобы стучать на коллегу.

— Ну, я-то знал наверняка, что вы не желаете мне зла.

— Не желал, — подтвердил Осирис. — Вообще-то, вы мне даже нравились. После Куала-Лумпура.

— Эпизод слишком уж раздули.

— С поимкой террористов? Нет, я имею в виду другой.

— Какой же?

— Вспомните, что случилось немного раньше.

— Раньше? Хм... Вы работали у двери. Сидели в конце бара, пили что-то вроде шампанского. Помню, что оно больше напоминало пиво. В ухе у вас был микрофон. Идея была такая, что если вы услышите что-то интересное или необычное, то подадите мне знак.

— Да, только никакого знака я не подал. Не пришлось. Но я говорю об одном еще более раннем эпизоде. Мы шли к Торговому центру, все такие важные, деловые, с табличками на дорогих пиджаках... в общем, не подступиться.

Эмблер хмыкнул:

— Вам виднее.

— Эти пальчики никогда не обманывают. Ткань была очень мягкая, тонкая, а значит, дорогая. — Осирис поднял руку и пошевелил пальцами. — Итак, мы идем по тротуару, мы заняты разговором, и тут какой-то крестьянин... бедняга заплутал... спрашивает, как ему пройти к ближайшему железнодорожному вокзалу. Никто, конечно, не обращает на него ни малейшего внимания. Акцент выдает даяка, есть в Малайзии такой небольшой народец. Куала-Лумпур не деревня, все спешат, до даяка никому нет дела, для горожан он все равно что невидимка. И вот несчастный малый — наверняка в дешевых сандалиях и каких-нибудь чудных одежках — обращается за помощью к вам.

— Не помню, так что придется поверить вам на слово, — усмехнулся Эмблер.

— Вы не местный, так что помочь ему не в состоянии. Но вместо того чтобы пройти мимо, вы останавливаете одного из спешащих малайских бизнесменов. Разумеется, они только рады услужить преуспевающему американцу. Вы берете даяка за руку и говорите: «Объясните нам, пожалуйста, как пройти к ближайшему железнодорожному вокзалу». И вы стоите с этим парнем, пока ему рассказывают, как туда попасть. Я тем временем кусаю губы от нетерпения, потому что нас ждет важное задание, а мы теряем время из-за какого-то даяка.

— И что?

— Вам эпизод не запомнился, потому что для вас он ничего не значил. А вот для меня значил. Раньше я воспринимал вас как одного из тех много о себе мнящих деятелей, которых хватает в Отделе консульских операций, и вдруг такое неожиданное открытие.

— То есть вы подумали, что на мне, наверно, и пиджака со значком нет?

— Примерно так. — Осирис снова рассмеялся, и Эмблер вспомнил, что слепой оперативник был еще и большим шутником. — Странная штука память. Что-то мы помним, чего-то не помним. Итак, переходим к следующей стадии экспериментов. Во Вьетнаме вовсю полыхает война. Никсон еще не ездил в Китай. И дальше случается вот что: в игру наконец вступает один совершенно замечательный, крайне опасный и очень влиятельный человек.

— Читаете мне лекцию по истории?

— Почему бы и нет? Говорят ведь, кто забывает прошлое...

— Тот заваливает экзамен по истории. Большое дело. Иногда мне кажется, что только те, кто помнит прошлое, обречены на его повторение.

— Понимаю. Вы говорите о людях, у которых это прошлое застряло как кость в горле. Для них былые обиды, пусть даже многовековой давности, то же, что больной зуб. Но в нашем случае без ложки дегтя не обойтись. И эта ложка попадает не в чью-то, а в вашу бочку меда. Ну, будете слушать дальше?

— К чему вы клоните?

— Тот человек, имя которого я не успел назвать, Джеймс Джизас Энглтон. А среди многочисленных жертв оставленного им наследия есть и...

— Кто, черт бы вас побрал?

— Может быть, вы.

* * *

В фитнес-центре его не оказалось. Джао Ли внимательно все осмотрел, заглянул даже в раздевалку. Его никто не остановил, на него даже не смотрели, как будто, надев халат уборщика, он облачился в волшебный плащ невидимки. Теперь он катил тележку через раздевалку у бассейна. Пока никого. Оставался последний вариант — сам бассейн. Если подумать, не самое плохое место для приватной встречи.

Слегка приволакивая ногу и по-прежнему сутулясь, Джао Ли прошел по коридору и оказался у бассейна. Никто не поднял голову при его появлении, никто не остановил на нем взгляда, никто не заметил ничего подозрительного ни в нем самом, ни в длинной раздвижной ручке швабры. Толкая перед собой тележку, китаец рассеянно посматривал по сторонам. «Объект» ускользнул от него там, у озера. Больше такого не случится.

Если он здесь, задание будет выполнено.

* * *

Эмблер закрыл глаза, нырнул и, коснувшись дна бассейна, быстро поднялся на поверхность. Требовался перерыв.

Энглтон, один из руководителей ЦРУ в период «холодной войны», мастер контршпионажа, гений, чья граничащая с паранойей подозрительность едва не погубила ту самую организацию, которой он служил.

— Энглтон оставил свой след везде, не было такого проекта, в который он не сунул бы свой длинный нос, — продолжал Осирис. — В кратком изложении это звучит так. Когда в начале семидесятых ЦРУ пришлось приостановить работы по программе «Мкультра», Энглтон делает все возможное, чтобы ее не прикрыли окончательно. Исследования просто переносятся под крышу Пентагона. Проходит немного времени, и Энглтона «уходят», но остаются его последователи и приверженцы. Год за годом они тратят миллионы как бюджетных, так и внебюджетных долларов. Ученых находят как в фармацевтических фирмах, так и в академических лабораториях. Их берут на содержание. И они делают свое привычное дело, нисколько не смущаясь тем, что нарушают какие-то там нравственные принципы, и не слушая призывы всяких чудаков из разных комитетов по биоэтике. Работают со сколамином, буфонтенином, коринантином. Со стимулянтами и депрессантами. Совершенствуют модифицированные модели аппарата Уилкокса-Рейтера, предназначенного для лечения электрошоком. Готовят прорыв в области «деструктурирования», при котором вмешательство в мозг человека доходит до такой степени, что испытуемый теряет представление о пространстве и времени и даже о самом себе. Деструктурирование совмещается с методикой «психической забивки», когда подопытного вводят в состояние ступора и заставляют прослушивать записанные на пленку и повторяющиеся сообщения — шестнадцать часов в сутки на протяжении нескольких недель. Да, в те времена работали грубовато. Но Энглтон считал, что все это найдет практическое применение. Естественно, он находился под большим впечатлением от тех успехов, которых добились в области контроля над сознанием русские. Он знал, что наши агенты попадают в руки врага, что на них воздействуют, в том числе и с помощью психофармакологии, и что русские докапываются до самых потаенных секретов. Как защититься? А что, если попробовать изменять содержимое человеческой памяти?