Арарат - Дональд Майкл Томас

Донна открыла дверь слева от ванной и не закрывала ее, пока он не поднял чемодан и не вошел. Уронив чемодан под ноги, он огляделся. В комнате царил беспорядок, непонятно было, то ли это спальня Люси, то ли кладовая Донны. Впрочем, Люси ушла отсюда совершенно. По крайней мере, мне не довелось проходить через эту болезненную полосу со своей дочерью, грустно подумал Сурков. От Люси остались только те вещи, в которых она больше не нуждалась: плакаты с поп-идолами, из которых она выросла; школьное спортивное снаряжение, сложенное в углу; на полке, между беспризорным плюшевым мишкой и швейной машинкой Донны, – несколько потертых книжек с комиксами.

– Подойдет? – озабоченно спросила она. – Ты знаешь, что такое эти подростки. Прости за весь этот хлам – если он тебе мешает… – В углу возле окна к стене были приколоты какие-то карикатуры.

– Да нет, все в порядке.

– Я освободила для тебя один из ящиков.

На комоде стояла фотография в рамке – две смеющиеся девочки в джинсах. Он спросил, не дочь ли ее одна из них. Она сказала, да, девочка слева, и Виктор заметил, что она очень красивая.

– Ты находишь? Да, она красивая, но ты так не подумаешь, когда ее увидишь. Она остригла волосы. На их курсе она единственная девушка и поэтому решила, что ничем не должна отличаться от парней.

– Это преступление, – хмыкнул Виктор.

Когда она ушла, он улегся на кровать и закурил. Его мысли обратились к очаровательной студентке, с которой он говорил в аэропорту. Придет ли она на его выступление в пятницу? Донна ждала его, стоя поодаль, и ему было трудно добиться благосклонного ответа на свое приглашение. Ее образ тревожил и возбуждал его. Было очевидно, что она из кожи вон выбивалась, чтобы отлично выглядеть во время столь волнительного для нее события, но дело было не только в этом. Она была одета с таким же изыском, с каким одевались москвички побогаче во времена Сталина. Ему казалось, что ее юная душа будет к нему отзывчива; что она могла бы стать той самой женщиной, которую он жаждал найти всю свою жизнь, с которой он мог бы жить в ежедневной близости, не переставая находить ее волнующей. Может быть, ему удалось бы убедить ее оставить школу на несколько недель и облететь с ним весь континент. Он представил себя обнаженным, лежащим рядом с ней под горячим голубым небом Мексики или Кубы. Не упустит же она, в самом деле, шанс такого путешествия? Он хотел бы вымарать из жизни предстоящие две недели: скука в Нью-Йорке изматывает так же, как в Москве.

Но отзовется ли она? – спрашивал он себя. Его всегда бесило, что такие яркие девушки обычно проходили мимо него, тогда как неухоженные, тонкогубые синие чулки валились к его ногам штабелями. Идеологические сучки, вроде той, что оскорбляла его сегодня, пытаясь тем самым привлечь к себе его внимание. Как будто в его изношенном, нелепо одухотворенном лице они чувствовали родственную душу – серьезную, чувствительную, благородную. Это было безумием, но было именно так. Один только Сурков знал, насколько он легкомыслен; знал, что с куда большей охотой пообедает с безмозглой блондинкой в обтягивающем свитере и на каблучках-шпильках, чем с самой интеллигентной, одетой в бесформенный комбинезон диссиденткой западного или восточного пошиба.

Мечтая немедленно лечь в постель и быть избавленным от утомительной процедуры знакомства с каким-то чужаком, Виктор тяжело поднялся с постели и начал устало распаковывать чемодан. Он услышал шум воды – Донна принимала душ. Это показалось неплохой идеей. Душ сможет его оживить.

Сурков оживился еще больше, когда Григор поставил музыку, исполняемую обычно в греческих тавернах. Бифштекс был отменным; вино тоже; Донна, одетая в красное шелковое платье, так и сияла. Сняв очки и улыбаясь, обнаруживая свои ровные, белые, беспримесно американские зубы, она сбросила лет двадцать. Как странно, думал он, видя ее улыбку, прерываемую лишь редкими глотками вина и пощипыванием бифштекса, у нее молодые красивые глаза, но она предпочитает скрывать их за этими огромными очками с толстой оправой… И зубы у нее тоже молодые и красивые – и американские; в то время как губы, когда она их смыкает, выглядят сухими и растрескавшимися, как ее кожа; такими же старыми, как Армения. Теперь ясно, почему его обманула ее фотография, – она на ней улыбалась. Расточая ей комплименты, Сурков не забыл упомянуть об этой фотографии из ереванского журнала, и она удовлетворила его любопытство, объяснив, что этот снимок сделала Люси всего три года назад, – но все, кто его видел, сказали, что она на нем вышла очень удачно.

– Настолько удачно, насколько это для нее вообще возможно, – согласился Григор.

Он все время ее осаживал, этот ее армянский друг, в сардонически-любовной манере. Суркову он понравился. Он был адвокатом, лет ему было под сорок, – смуглый, усатый, с мощным орлиным носом. Он приехал в Нью-Йорк из Бейрута всего несколько лет назад, и у него до сих пор сохранился армянский акцент. Его чувство юмора было грубым, даже жестоким, но под ним угадывалась несомненная доброта. И Григору, с его стороны, явно было по душе общество Виктора. Откинувшись назад вместе со стулом, держа в крепких белых зубах сигару, он с удовольствием слушал, как русский описывает двух своих женщин-врачей…

– Видишь ли, я хожу к двум врачам, – объяснял Сурков. – Так сказать, групповая практика. К одной я иду, если чувствую физическое недомогание, просто потому, что она хорошо знает свое дело. Но у нее седые волосы, и она очень некрасива. Я знаю, у меня у самого седые волосы, но… Она хороша как врач, но чересчур уж стыдлива. Однажды я пришел к ней с жалобой на сыпь в паху, и какое же облегчение отразилось у нее на лице, когда она обнаружила, что эта сыпь слегка распространилась и на подмышки! Она всякий раз проверяла ход лечения только по подмышкам! И все же избавила меня от сыпи… А вот другая – молодая, только что из мединститута, ужасно привлекательная блондинка. Она мало что знает о физических недугах, зато превосходно умеет слушать, если у меня возникают какие-то проблемы. Другим пациентам приходится часами сидеть под дверью, пока она расспрашивает меня об интимных подробностях моей личной жизни. Так что я хожу к ней, когда мне необходимо с кем-нибудь поговорить и, может быть, пополнить запас снотворного. Я ловко устроился! Плохо только, если у меня одновременно возникают и физические, и эмоциональные проблемы. Как, может быть, не знаю точно, во время этой лихорадки, от которой я сейчас отхожу.

– Так к которой из них ты обратился на этот раз? – спросил Григор.

– Вообще-то у меня не было выбора. Я был прикован к постели, а моя юная блондинка пока что не обслуживает вызовы на дом. Седая же хотела положить меня в больницу на обследование, но я боюсь больниц как чумы, а поэтому сразу же почувствовал себя лучше. Она немного обследовала меня в своем кабинете, когда я поправился настолько, что смог выходить из дому. Кажется, у меня еще не совсем прошло какое-то заражение крови. Говорили, что ехать рискованно, но я не хотел пропустить встречу с Донной и теперь по уши напичкан двумя видами антибиотиков. Но, честно говоря, до меня только дошло, что я чувствую себя по-настоящему хорошо, впервые за несколько недель! Я даже на спиртное смотреть не хотел, а сегодня опять выпиваю с огромным удовольствием.