А еще был случай… Записки репортера - Илья Борисович Гейман

присылал в Лиепаю, просила отдать тебя в ее типографию начальником цеха. Я сказал, что такие ребята нам самим нужны. Правильно?

* * *

О нас думают плохо те, кто хуже нас.

А те, кто лучше нас… Им просто не до нас.

Омар Хайям.

Я был в неплохих отношениях с одной нашей работницей. Она, инженер, руководила цинкографией. Это такой участок, где изображение с фотографии переводилось на цинковую пластинку. А с цинка уже печаталась в газете, книге, журнале.

Однажды я спросил:

– Почему вы не вступаете в партию?

– Для чего?

– Ну, вы знаете, без партбилета карьеру сделать невозможно. Вы первоклассный специалист, умны, доброжелательны. Могли бы уже работать главным инженером или директором типографии. И это не конец.

– Нет, Илья, все, что вы говорите, – не для меня.

– Что не для вас? Карьерный рост?

– В том числе и карьерный рост.

Я поднажал и услышал такую историю.

Отец моей коллеги в тридцатых годах работал секретарем обкома партии в Сибири. Очень крупная фигура. В годы большого террора его арестовали. Затем расстреляли. Девочку исключили из пионеров. Не приняли в комсомол. Она с огромным трудом попала в институт – не секретный, в полиграфический. Забилась, как мышка в норке, нигде не показывалась, ни в чем не участвовала.

– На меня словно порчу напустили. А вы говорите – в партию вступать. И на порог не пустят.

– Да при чем вы? Дочь за отца не отвечает…

– Так говорят для словоблудия. А пожили бы с мое…

– Все равно. С вас спрашивать нечего. Давайте попробуем. Вы могли бы у кого-то из знакомых попросить рекомендацию в партию?

– Да.

– А я дам свою. Этого достаточно. Тем более, что характеристики вам напишут самые лучшие. Вы их заслужили.

– Илья, вам нельзя этого делать. Вас будут преследовать…

– За что? Да и терять мне нечего. Я человек рабочий – что с меня возьмешь?

Быстро ли, медленно ли я ее уговорил. Написал рекомендацию, она все бумаги передала парторгу. Тот вызвал меня:

– Что ты делаешь? Как ты можешь рекомендовать в партию дочь врага народа? Хочешь, чтобы мне в райкоме по шапке надавали?

– История с ее отцом пятнадцатилетней давности. Лично ей никаких обвинений не предъявляли. Сегодня она отличный работник, лучше другого коммуниста. Хороший товарищ. Коллектив ее уважает. И в каком партийном документе написано, что такому человеку нельзя давать рекомендацию в партию?

– Ладно, посмотрим, что на партийном собрании скажут.

На собрании, вопреки мнению парторга, за нее проголосовало большинство.

Недели через две-три она прибежала ко мне в цех, поцеловала и закричала:

– Илюша, они меня приняли! На бюро райкома!

…Вскоре моя симпатичная коллега уехала из Риги. Ее пригласили в другой город на огромный полиграфический комбинат.

Через несколько лет я попросил своего знакомого – он вращался в полиграфических кругах – узнать, работает ли она на том комбинате. И выяснилось, что да, попрежнему там. Только работает не в цинкографии.

Она – секретарь парткома комбината.

* * *

Из горя, как из болота, —

Рвитесь всегда вперед!

Не ждите, чтоб вынес кто-то.

Болото всегда болото —

Задержитесь – засосет.

Эдуард Асадов.

Мы с женой зашли в гости к знакомым ее родителей. Хозяин не был здоровяком. Так, мужчина среднего роста и такого же среднего телосложения. А вот супруга его была женщиной не слабой. Как говорится, все при ней.

Судя по всему, они собирались уходить. Может быть, в гости или на какое-то торжество. На нем был надет новый костюм. В нем человек совсем преобразился: стал как бы крупнее, с лихим разворотом плеч, с могучим торсом.

– Новый костюм купили? – с одобрением в голосе спросил я.

– Нет, сшили.

– Замечательный портной. Вы в нем как-будто заново родились. Грудь как у Геркулеса! – Я дотронулся до его бюста и тот слегка подался под моей рукой.

– Муляж?

Супруги потупились. А когда смущение прошло, рассказали довольно забавную историю.

Хозяйка, как и моя теща, активно участвовала в революционном движении в буржуазной Латвии. Обе сидели в тюрьме. Теща всю жизнь, когда слышала по радио звуки “Интернационала”, вставала и оставалась в почтительной позе до тех пор, пока мелодия не замолкала.

Когда освободили Ригу от гитлеровцев, все вернулись домой из эвакуации. Новая власть рассаживала на ключевые позиции своих людей. Тещу отправили в организацию Главлит. На общепринятом языке – работать в цензуру. Ее приятельницу – в тюрьму. Не надзирателем, конечно. Она все-таки относилась к плеяде старых большевиков.

И теперь она рассказывает о костюме для мужа.

– Время тяжелое. Одежду не купишь. А в тюрьме персоналу нужна форма. Без нее порядка не добьешься. Мы задумали решить проблему своими силами.

Среди заключенных нашелся очень хороший портной, Мы подобрали ему подмастерьев и довольно скоро весь наш персонал щеголял в хорошо сшитой форменной одежде.

Время было трудным и для нас, работников тюрьмы. Приняли решение – в порядке исключения шить одежду и нуждающимся сотрудникам.

Мне сделали еще большее исключение: позволили вместо меня сшить костюм мужу. Я оформила все резолюции, но встал вопрос: с заказчика нужно снять мерку. Но как это сделать? В тюрьму постороннему человеку вход запрещен. Даже в виде исключения. Оставалось только одно – снять мерку с меня. Сняли. Что получилось – перед вами.

А ничего и не случилось. Костюм со временем “притерся”. Правда, могучий торс остался, округлые линии никуда не делись. Но к этому привыкли и владелец, и окружающие.

Наш знакомый не один год щеголял в костюме, сшитом лучшим портным рижской тюрьмы.

Под опекой Посейдона

Редактор сказал:

– Ваше первое задание – оно же экзамен. По нему и решим судьбу. Поедете на судоремонтный завод. Найдете такой-то пароход. Напишете, почему его медленно ремонтируют.

Поехал. На заводе сказали, что судно находится в доке. Пришлось вызнавать, что такое док, а потом петлять в его поисках. В итоге нашел. А в нем – пароход.

Что дальше делать?

Попробовал поинтересоваться у одного – другого, почему медленно идет ремонт. Понял: никто мне этого не скажет. О премиях скажет, о Доске почета тоже скажет, а о нарушениях графика – ни в жисть.

Полез на пароход. Работа не кипит. Поспрашивал рабочих, мастеров. Но уже не в лоб, а в деталях. Появилась какая-то ясность.

Дома, за письменным столом, мне помогли кое-какие знания техники. С горем пополам написал корреспонденцию. Вроде бы все понятно, но мне не нравилось. Казалось, так написать мог любой инженер.