Люди скорой. Честные истории о том, как спасают жизни - Филип Аллен Грин

Это было отличное место для лагеря. Постоянно меняющаяся поверхность озера и звуки воды рождали незабываемые впечатления. Джонатан наверняка запомнит это навсегда.

Они заехали очень глубоко в горы по давно заброшенным лесным дорогам. За рулем Джеремайя чувствовал себя ребенком в Рождество. Всю дорогу он рассказывал Джонатану истории своих лесных приключений. Сын слушал с разинутым ртом, задавал множество вопросов, указывал на деревья. Он заметил оленя, пасущегося на лугу. Его поражали формы горных пиков. Он был в таком же восторге, как и отец.

Они остановились, оставили машину и прошли пешком до Трех Рек. Озеро было гладким, как стекло. Джонатан отправился играть у воды, а Джеремайя стал наверху разбивать лагерь.

Он поставил палатку, разложил спальные мешки и пошел собирать хворост. Он как раз обрубал ветки с упавшего кедра, когда услышал рев. Рев каньонов. Озеро пробуждалось. Он кинулся в лагерь и поспешил к озеру, чтобы полюбоваться этой картиной вместе с Джонатаном.

Но Джонатана у озера не было.

Осталась лишь кобура у кромки воды. Она медленно вращалась в водовороте, а вокруг валялись разбросанные фигурки.

Джеремайя больше никогда не видел Джонатана. Он должен был проследить за сыном.

Отец должен защищать сына.

Шагая вперед, Джеремайя коснулся рукоятки револьвера. Она обожгла кожу. Солнце уже клонилось к закату, и рукоятка сильно нагрелась. Джеремайя вдруг подумал, до какой температуры должен нагреться металл, чтобы расплавиться.

Он снова мысленно вернулся в тот день. Он навсегда запомнил пустую кобуру, покачивающуюся на воде. Кобура вращалась в его снах, и он просыпался с криком. Она вращалась, когда он что-то говорил, и он умолкал, не в силах найти слов. Она сопровождала его каждую минуту с того самого момента. И он не мог коснуться ее – как не мог коснуться Джонатана.

Кошмар не кончался.

Постепенно он понял, что остановить это можно только одним способом. К горлу подступила тошнота, и он крепче сжал револьвер, втискивая его в кобуру. На правом безымянном пальце вскочил волдырь – так раскалилась рукоятка. «И пусть», – подумал он, не останавливаясь и не сворачивая.

Левая рука скользнула в карман брюк. Он нащупал единственную пулю, которую сохранил специально. Пуля была холодной на ощупь. Привычка взяла свое, и он принялся катать ее между пальцев, шагая вперед. Пуля остановит вращение, положит конец дню, у которого нет конца.

Прошло несколько часов, а он все поднимался. Вокруг стрекотали сверчки – приближалась ночь. Солнце позолотило пики на западе. Конец дня близок. Пора.

И вот он вышел туда, куда шел. Перед ним тянулся острый гребень, по которому пролегала звериная тропа. Джеремайя зашагал вперед, осторожно пробираясь между камнями и травой. По обе стороны зияли каньоны глубиной в тысячи футов.

Острый гребень, по которому он шел, немного расширился. Джеремайя вышел на небольшую полянку. Он на месте. Несколько искривленных горных деревьев шелестели ветками на вечернем ветру. Он медленно прошелся по поляне.

– Здесь я убью себя, – прошептал он.

Он нашел это место много лет назад, когда охотился на волка, зарезавшего телят на ранчо. Он выслеживал его два дня и собирался убить, несмотря на законы об охране природы. Волк привел его сюда, на эту поляну, и остановился. Шагая по острому гребню с ружьем в руках, Джеремайя видел волка. А тот видел, что Джеремайя идет за ним. Зверь почувствовал, что оказался в западне. Он сел на поляне – бежать было некуда, со всех сторон его окружали скалы.

Волк был небольшим, но с собакой или койотом его не спутаешь. Угольно-черная шкура, толстые лапы, каждая с мужскую руку. Ярко-желтые глаза следили за Джеремайей. Волк оказался в западне, и они оба это знали.

Джеремайя поднял ружье и прицелился. Волк следил за ним. Их взгляды встретились. В глазах зверя не было страха. Волк дышал спокойно, осознанно. Оба не двигались. И тогда произошло нечто странное. Джеремайя снял палец с курка и опустил ружье. Волк еще немного посидел, потом поднялся и двинулся назад, мимо человека. Когда волк ушел, Джеремайя подошел к тому месту, где сидел зверь, и осмотрелся. Где-то в тысячах футов внизу он увидел Три Реки. А вокруг раскинулись могучие горы.

Это было очень давно – после смерти отца, но до смерти сына.

Давным-давно.

* * *

Джеремайя остановился на краю поляны, где небо переходило в траву, а земля обрывалась.

Вот оно.

Конец пути.

Он снял куртку и сел на большой камень, глядя вниз, в каньоны. Силуэты далеких гор вырисовывались на фоне темнеющего неба. Над головой появилась первая звезда. Где-то внизу ревели Три Реки, и звук этот эхом отдавался от стен каньонов и улетал в небо.

Джеремайя смотрел на свои кисти, то сжимая, то разжимая кулаки. Разжав кулак, он вспомнил, как впервые держал руку Джонатана, такую крохотную, теплую, розовую.

На Джеремайю снова нахлынули воспоминания. Перед глазами вставало лицо сына. Сначала он увидел крохотного новорожденного. Потом жизнерадостного младенца, со смехом болтающего ручками и ножками в воздухе. Потом двухлетнего малыша, гоняющегося по всему дому за добродушным лабрадором. Джеремайя зачарованно смотрел, как над раскрытой ладонью возникает образ сына. Джеремайя улыбнулся, и Джонатан улыбнулся ему в ответ – теплой, плутоватой улыбкой, которая всегда озаряла его лицо при виде отца.

Образы начали расплываться и бледнеть, мальчик исчез, а на его месте появилась кобура, медленно вращающаяся на поверхности воды.

Джеремайя окаменел. Он вытащил из кармана пулю, зажал ее между большим и указательным пальцами и стал перекатывать. В крохотных желобках поблескивали лучи закатного солнца. Джеремайя поставил пулю на ладонь левой руки. Заостренный конец указывал в небо.

Он смотрел на ладонь.

Только что над ладонью парило лицо сына, теперь же там стояла пуля. Он сложил ладони, словно в молитве, потом переложил пулю в правую руку.

Джеремайя вытащил отцовский револьвер, ощутил его вес, услышал легкий шорох, с каким тот выходил из кобуры. Он открыл барабан, вставил пулю и закрыл с громким щелчком. Щелчок был таким громким, что даже заглушил хор сверчков. У Джеремайи закружилась голова. В приступе гнева он сунул револьвер назад в кобуру.

Три Реки где-то внизу заревели громче.

Джеремайя лежал на камне. Он смотрел, как на небе появляются первые бледные звезды, чувствовал спиной прохладу камня, вдыхал аромат сосен и августовской пыли, ощущал на губах соленый пот. Он чувствовал, как в груди бьется сердце.

Джеремайя закрыл глаза.

Кобура крутилась на поверхности воды.

Он открыл глаза. Его била дрожь, и он с трудом отдышался. Пальцы правой руки скользнули по рукоятке револьвера – она уже остыла. Он остановит это кружение – раз и навсегда.