Склиф. Скорая помощь - Андрей Шляхов

Не одна Тютюнникова, конечно, зря место занимает, несколько таких в отделении, человек пять или шесть. Десять процентов от коечного фонда, между прочим, не шутка. Можно, конечно, сказать «пустяки» и рукой махнуть, а можно и подумать о том, что каждая свободная койка — это чей-то шанс…

Ну почему же так не везет? Обламываться в начале карьеры, когда ежедневно приходится самоутверждаться, доказывать свою состоятельность, свой профессионализм, обидно вдвойне. Очень обидно. «Эх, хорошо было бы все-таки перевести бабку! — помечтал Сметанин. — Есть же выход из любого положения…»

— Что сидим?! — аспирант Алимагомедов вошел в ординаторскую и, рухнув на диван, вытянул далеко вперед длинные ноги. — Новый год на носу, по магазинам надо бегать. Или ты уже все купил?

— Я еще две недели назад все купил, — ответил Сметанин, ненавидевший многолюдье в магазинах. — А шеф еще в операционной?

— Надолго, судя по всему.

«Скажу завтра, — решил Сметанин. — Сейчас все равно уже поздно. Эх, дочь ее пораньше вернулась бы, что ли… Может же случиться маленькое чудо?»

Чудеса случаются, но всегда ли они соответствуют нашим ожиданиям?

Дочь Марии Сергеевны, той самой, упавшей в туалете соседки Тютюнниковой, решила порадовать маму, изголодавшуюся на диетических больничных харчах, домашними самолепными пирожками с печенкой, морковью и луком. Совсем не то, что показано пациентам отделения неотложной гастроэнтерологии, особенно после операции на кишечнике, но родственники традиционно приносят больным противопоказанную еду.

Как верно сказал поэт:

«О люди! Все похожи вы

На прародительницу Еву:

Что вам дано, то не влечет;

Вас непрестанно змий зовет

К себе, к таинственному древу;

Запретный плод вам подавай,

А без того вам рай не рай».[17]

Врачи отбирают, возвращают или выбрасывают, иногда съедают сами, выслушивают традиционное «ну что вы вредничаете!», объясняют, удивляются, объясняют снова. В прошлом году мужчина, прооперированный по поводу прободной язвы желудка, едва переведясь из реанимации в палату, попросил у жены принести ему сациви. Очень уж нравилось ему это вкусное блюдо грузинской кухни, причем и сам пациент и его жена считали сациви блюдом диетическим, поскольку готовилось оно из птицы — курицы или фазана в классическом варианте. Муж попросил — жена приготовила, тайком принесла в палату и порадовалась тому, как ее благоверный уписывал угощение за обе щеки. К сожалению, это была последняя радость подобного рода, потому что не прошло и шести часов, как бедная женщина овдовела. Врачебные запреты — они не просто так, они всегда по делу, хоть несведущим и кажется иначе. Если сказано: «можно пить понемногу некрепкий куриный бульон» — то не стоит самовольно раздвигать рамки дозволенного так, как душа пожелает. Душа может после операции на желудке и холодца с чесноком, горчицей и хреном пожелать, бывали прецеденты. «Хочу» иногда все же стоит соотносить с «можно». Это помогает выжить.

Хронический гайморит давно притупил остроту обоняния у дочери Марии Сергеевны, поэтому она не заметила, что печенка, купленная на пирожки, была, как это принято говорить, «с душком». Начинку она сильно не обжаривала, чтобы та не стала сухой, вот и вышли у нее пирожки «с сюрпризом». Два пирожка Мария Сергеевна съела сама, три, нахваливая, умяла Тютюнникова, по одному съели остальные соседки. Лук и перец замаскировали неприятный запах, поэтому ночная беготня в туалет стала для всех четырех женщин неожиданностью.

На следующий день Сметанин перевел всех четверых любительниц пирожков «на Соколиную гору», то есть — во вторую инфекционную больницу, расположенную на восьмой улице Соколиной горы. Перевод удался беспрепятственно, но радости по этому поводу ни Сметанин, ни заведующий отделением не испытывали, потому что любая вспышка инфекционного заболевания в стационаре неминуемо влекла за собой тесное общение с санэпидстанцией, и не просто общение, но и проверку санитарно-эпидемиологического режима в отделении. Кто пережил нечто подобное — тот поймет, а кто не пережил, может спокойно переходить к следующей истории.

Прогресс не избавил медицину от сложно диагностируемых случаев и ошибок в диагнозах. Казалось бы — закидывай любого в компьютерный томограф, просвечивай с головы до пяток и получай по окончании процедуры полную диагностическую подноготную. Как бы не так! Сложностей и проблем хватает, и ни одно самое современное обследование, ни один самый навороченный аппарат не в силах заменить докторам того, чем они пользовались издревле — собственных мозгов.

Даже в Соединенных Штатах, о здравоохранении которых ходит больше сказочных историй, нежели о Тридесятом Царстве и Тридевятом государстве вместе взятых, существуют определенные проблемы с постановкой диагнозов. И это несмотря на их уровень оснащенности различными прибабахами. Скоро небось в каждой аптеке по томографу поставят, а в уважающих себя закусочных появятся ядерно-магнитные резонаторы. Но, тем не менее, трудится в госпитале Принстон-Плейнсборо доктор Грегори Хаус, мастер диагностики и корифей оригинального жанра нестандартного мышления. И не он один, небось в каждой больнице есть свой диагност. В Соединенных Штатах, у нас, в далекой Австралии… Прогресс прогрессом, а мозги мозгами.

Китайские лекари тысячелетиями обходились без томографов и ультразвука. Щупали у пациентов в трех десятках мест пульс, пробовали на вкус их мочу, рассматривали ногти и ставили диагнозы. Вроде как правильные, а может, просто в Китае не принято на врачей жаловаться и вообще сор из избы выносить. Скрытные они, китайцы, непонятные.

Да, кстати, к трудным или сложным диагностическим случаям не относятся люди с усталыми от тоски глазами, годами, нет — десятилетиями умирающие от неведомой болезни, перед которой наука пасует, да все никак не могущие умереть. Они просто никак не дойдут до психиатра. О, психиатры умеют излечивать болезни, от которых безуспешно лечатся годами! Причем все эти болезни, с их совершенно разной симптоматикой, но одинаковым для всех предчувствием грядущего конца, прекрасно излечиваются одними и теми же препаратами, такими, например, как галоперидол…

Отделение острых хирургических заболеваний печени и поджелудочной железы. Вторник. Десять часов утра. Разгар рабочего процесса, жизнь бурлит.

У входа в отделение чьи-то родственники осаждают заведующую отделением Анастасию Даниловну. Родственники (двое мужчин и одна женщина) хорошо одеты, упакованы ювелирными изделиями на сумму, равную годовому бюджету небольшой африканской страны, и очень уверены в себе, то есть — самоуверенны до невозможности. Анастасия Даниловна прерывает рассказы о всепроникающих связях и неограниченных возможностях:

— Советую перейти к сути дела. Общение с вами приносит мне истинное удовольствие, но, к сожалению, я очень занята. Итак, чего вы хотите?

— Чтобы операцию моему брату делал самый лучший хирург! — восклицает старший из мужчин. — На другого мы не согласны!