Преступления в детской - Эйлет Уолдман

— Да? Алло? — задыхаясь, проговорила я.

— Алло? Джулиет? У вас все в порядке?

— Да, да, все хорошо. Кто это?

— Это Одри. Одри Хетэвей. Дочь Абигайль. Простите. Надеюсь, это ничего, что я позвонила. В смысле, вы сказали, что можно, но вы, наверное, просто из вежливости или еще что. Не надо было мне звонить. Извините. Я…

— Одри! Я ужасно рада тебя слышать, — перебила я. — Конечно, ты можешь мне звонить. Я хотела, чтобы ты позвонила. У тебя все хорошо? Почему ты звонишь? В смысле, это хорошо, но не случилось ли чего?

— Нет. То есть, да. То есть, не знаю. — Она заплакала. Я и в самом деле действовала на девочку успокаивающе.

— Успокойся, милая. Все хорошо. Тебе просто грустно? В этом все дело?

— Нет, — она икнула. — В смысле, да, мне грустно, но я не поэтому звоню. Мне тут ужасно не по себе, и не с кем поговорить, и тут я нашла ваш номер, а вы такая милая, и я подумала, может, вы дома, потому что вы, ну, беременная и все равно никуда не можете пойти, — и тут она разрыдалась в голос.

Я посмотрела на ноги, все еще опутанные лайкрой. Она не так уж и ошиблась — я совершенно не похожа на человека, который собирается выйти из дома.

— Может, мне приехать? Ты хочешь, чтобы я приехала? — спросила я.

— Нет! — крикнула она. — Только не сюда!

— Может, мы где-нибудь встретимся? Хочешь приехать ко мне?

Меньше чем через двадцать минут она сидела у меня на кухне и пила горячий шоколад.

Я позволила Одри немного посидеть молча, прихлебывая какао и заедая печеньем. Она была в безразмерной трикотажной кофте и таких широких штанах, что даже я поместилась бы в них вместе с ней. Разноцветные волосы она убрала под бейсболку. Я никак не могла понять, то ли она патологически стесняется своего тела, то ли просто представляет такие высоты молодежной моды, о которых необразованная я даже и не подозревала. Наконец Одри расправила плечи и вроде бы приняла какое-то решение.

— Если я вам кое-что расскажу, что-то совершенно, абсолютно безумное, вы клянетесь, что не подумаете, что я свихнулась?

— Ты не свихнулась, Одри.

— Я знаю, что нет. Я просто не хочу, чтобы вы так подумали.

— Не подумаю. Я вообще так не думаю. Что такое?

— Ну у нас копы по всему дому, и они не хотят говорить почему, но мне кажется, я и так знаю.

— Знаешь? — Она знает? Может ли она знать о своем отчиме?

— Ага. Это из-за Дэниела. Я точно знаю. Он убил мою маму. Я абсолютно уверена, что он это сделал. — Она больше не плакала. Она выглядела жесткой, уверенной и испуганной.

— Твой отчим? Ты только предполагаешь, или у тебя есть доказательства?

— Ну не то чтобы он признался, конечно. Просто он ненавидит меня и маму. Знаете, он однажды ушел. У него была интрижка, и мама его вышвырнула.

Я решила, что лучше прикинуться дурочкой.

— Интрижка? Правда? А ты знаешь, с кем?

— Я не знаю, как ее зовут, и вообще. Зато знаю, что он ее встретил в Интернете. Идиотизм, да? Он вроде напыщенного старика, который занимается киберсексом. Это так пошло!

Одри больше не выглядела подавленной. Только очень сердитой.

— Как ты это обнаружила? — спросила я.

— Мама заставила его пойти к психологу, и эта парочка таскала меня с собой пару раз. Чтобы мы могли «разобраться в семейных делах». — Ее голос источал сарказм. — Они вроде как должны были говорить обо мне, но мама не выдержала и начала орать про его интернетную шлюху. Докторша заставила ее заткнуться, но я слышала достаточно и сообразила, что натворил этот гад.

— Гад — это точно, — согласилась я. — Одри, я думаю, надо рассказать это полиции. Расскажешь?

— Нет! Никогда. Он меня убьет, если узнает, что я его заложила, — она снова расплакалась.

Я поняла, что она может оказаться права. Он ее убьет — в смысле, правда, убьет, а не просто разозлится и запрет на выходные.

— Ладно. Хочешь, я расскажу полицейским и избавлю тебя от этого?

— Правда? Вы правда это сделаете?

— Конечно, солнышко. Конечно, сделаю. Но что ты собираешься предпринять? Ты же не можешь пойти домой, правда? — Я протянула руку и обняла ее, а потом попыталась представить себе, какое лицо будет у Питера, когда я ему скажу, что пригласила дочь Абигайль Хетэвей пожить у нас, пока не докажу, что ее отчим — убийца. Я уже открыла рот, чтобы предложить ей остаться, но она меня опередила.

— Я могу пожить у своей подруги Элис. Я все равно собиралась так сделать, по крайней мере, пока не вернется тетя. Она прожила тут несколько дней, но потом ей пришлось уехать домой. Она сказала, что скоро вернется. Хочет, чтобы я переехала к ней в Нью-Джерси, но я не знаю. В смысле, что за придурки согласятся жить в Нью-Джерси?

— Я как раз оттуда, — сказала я с улыбкой, пытаясь разрядить напряжение.

— Ой, простите.

— Не переживай. В Нью-Джерси не так уж плохо. А что со школой? Ты хочешь остаться в своей?

— К черту школу. Все равно я оттуда вылетаю. Какая разница?

Я не хотела затрагивать эту тему. Со смерти ее матери прошло несколько недель, и сейчас не лучшее время для лекций о важности образования.

— Ладно, ты поезжай к Элис, а я позвоню в полицию и расскажу им о том, что ты мне сказала.

— Но не упоминайте меня, ладно? Скажите им, что слышали об этом, ну из анонимных источников, или что-то вроде этого.

— Я что-нибудь придумаю.

Я завернула для Одри немного печенья. Она поклялась, что поедет прямо к Элис, и оставила мне номер телефона. Потом я позвонила детективу Карсвэллу и оставила ему срочное сообщение с просьбой перезвонить.

Посмотрев на часы, я сообразила, что до прихода Питера и Руби у меня осталась несколько минут. Подумала, не вернуться ли к компьютеру, но потом решила, что если соберусь искать дополнительные сведения о Муни, мне понадобится помощь. Я решила попросить еще об одной услуге, набрала номер федеральной адвокатуры и попросила Эла Хоккея.

— Эй, да это же старушка в дырявом башмаке![35]Ты уже поняла, что делать со всеми своими ребятишками?

— Очень смешно, Эл. Двое. У меня их двое. Даже полтора. Между прочим, меньше, чем у тебя.

— Только двое? Ты столько времени провела босой и беременной — и все это ради двоих детей?

— Эл, эта шутка с бородой. И очень длинной.

— Знаешь, что я тебе скажу, Джулиет. Я прекращу, когда ты уйдешь с кухни и вернешься сюда, на свое место.

— Спасибо. Я тоже по тебе скучаю.