Таба Циклон - Даниил Шеповалов

- Переключи на BLOWFISH! - говорит Сидней.

Мы останавливаемся на последнем этаже и опускаемся на лестницу. Сидней тяжело дышит - он пытается подцепить занозу в ступне поломанными грязными ногтями.

- Покажи-ка свою штуку, - говорит он, - ну, эту, черную…

Я достаю лиса. Он стал еще больше и тяжелее. Живот распух огромным шаром; если бы не резные дырочки и полости внутри, его можно было бы принять за беременную лисицу. Статуэтка липнет к пальцам - она покрыта свежей черной смолой, на которой понемногу начинают проявляться золотые буквы «Soooooo», закручивающиеся по спирали. Больше никаких грубых следов резца: все линии стали плавными и вытянутыми. Сидней завистливо смотрит на лиса.

- Старик, ты же меня не бросишь тут одного, правда? Мы до утра передохнем, пожрем чего-нибудь, а потом найдем и мой Тотем. Тут недалеко на реке должен быть дебаркадер, он там, я точно знаю. А нам надо держаться вместе, старик, поодиночке тут не выжить… Ах ты, зараза! - он резким движением выдергивает занозу. - Ну что, пойдем?.. Перекантуемся пока у аборигенов…Сидней настойчиво колотит в дверь минут десять, прежде чем нам открывают. Перепуганный мужчина с разъевшими рыжую шевелюру залысинами несколько мгновений смотрит на нас поверх цепочки, затем по-женски охает и хватается за сердце. Вообще-то, есть из-за чего: босиком, в своем грязном пальто и с прибором ночного видения на глазах Сидней напоминает не то Франкенштейна, не то студента-ботаника, помутившегося рассудком после экзамена по латыни. Я забираю у него автомат, который он тайком протягивает за спину.

- Все в порядке, товарищ! - говорит Сидней, смущенно снимая с лица окуляры. - Свои!Лысый пугается еще больше, но, когда Сидней мельком показывает ему какое-то удостоверение, все же убирает цепочку и дает нам пройти.

Длинный коммунальный коридор, в котором клубятся кухонные запахи: кислая капуста, селедка, что-то подгоревшее… Вырезанные из газет карикатуры, наклеенные на ватман за стеклом; скелет велосипеда на ржавом крюке.

- Надежные товарищи есть? - строго спрашивает Лысого Сидней. - Нужно поставить часовых у входа.

- Я… Кхм… Могу… - откашлявшись, говорит Лысый. - И Александр Семеныч еще.

- Кто такой?- Проверенный товарищ! Еще в «Гильотине» вместе начинали…

- Верю! - Сидней покровительственно хлопает его по плечу.

- А что происходит? Война? Или…- Большое дело, товарищ!..

Лысый подозрительно изучает пальцы ног Сиднея, перепачканные в копоти. Тот ловит его взгляд и идет в наступление:

- Оружие в квартире есть? Валюта? Драгоценности?

- Варька наплела? - изменившимся голосом спрашивает Лысый. - Все врет, стерва! Это она за лампочку мстит! А только не брал я ее лампочку, чем хотите могу поклясться. Три года в МосГорПроме без единого опоздания, да вы любого спросите. А ее сынок-то, наверное, сам и спер!

- Товарищ…Сидней укоризненно смотрит на Лысого, словно игральную карту вращая между пальцев свое загадочное удостоверение.

- Двести пятьдесят долларов, - говорит тот, роняя голову на грудь.

- Аааааа!!!! - навстречу нам выбегает маленькая девочка, она размахивает руками и кричит, пугая сама себя.

- Аааааа!!! - девочка останавливается у стены, отпружинив от нее руками, разворачивается и снова с криком бежит назад, исчезая в темноте коридора.

- Ничего, товарищ, ничего! - говорит Сидней, провожая девочку взглядом. - Двести пятьдесят - не тысяча… А хотя бы даже и тысяча… Сейчас, товарищ, важно совсем другое! Может, котлетки есть?

- Есть! - вдруг радуется Лысый. - Куриные есть, только холодные… Вы проходите пока, устраивайтесь, я мигом…

Сидней сидит на матрасе у двери, положив автомат на колени, и жует бутерброды с разрезанными надвое котлетами. Мерно стучат большие настенные часы. В городе по-прежнему идет бой: иногда после особенно мощных огневых ударов с потолка сыплется штукатурка.

- Тим, можешь пока зарубиться, - говорит Сидней, - я разбужу, если что.

- Не хочу, - говорю я.

Комнатка совсем маленькая, и хрустальная люстра под потолком смотрится в ней странно - как опухоль давно позабытой роскоши, просочившаяся неведомо откуда в заплеванный грузовой лифт. Похоже, раньше здесь была гостиная, которую разбили на несколько комнат фанерными перегородками.

На подоконнике безостановочно трещит рация.

«Тщщщ… Девочки, поторопитесь, штурм через полчаса!»

«Какой, на хрен, полчаса? Из вертушек только шелкопряд остался!»

«Тщщщ… О том и речь! Дюше нужно ехать, у него жена рожает…»

«Тщщщщ…»

Жарко. Мимо проезжает машина, подпрыгивая на горбатом мосту, обдавая нас горячими выхлопными газами, женским смехом и веселыми звуками марша. Какое все же говно эти двигатели внутреннего сгорания. Знакомая шляпка на заднем сиденье, длинный шарф полощется на ветру. Элен. Сидней ушел без меня далеко вперед. Смотрит с моста на корабль, навсегда остановившийся около набережной, сев на мель - на высокий бетонный фундамент. Сидней оборачивается и машет рукой. Он что-то кричит мне, но я ничего не слышу из-за шума - рабочие с помощью свистящего компрессора чистят перила моста от ржавчины и слезающей краски, чтобы потом заново их покрасить. Я уже где-то их видел… Из города позади веет щемящим легким беспокойством, как бывает 31 августа, когда тысячи школьников не хотят расставаться с летом. Жарко… Может, перемахнуть сейчас через перила и прыгнуть вниз? Такая мысль не раз посещала каждого. Что толкает людей на безумства?

- Прыгай! - доносится до меня голос Сиднея. - Тим, прыгай!!!

- Прыгай!!! - кто-то толкает меня к перилам. - Прыгай!!!

Время замедляется. Мне страшно. Я чувствую, как сзади подбирается что-то, от чего не спасет ни солнечный полдень, ни Сидней, ни даже мой священный лис, у которого было слишком мало времени, чтобы набраться сил. Я достаю статуэтку, по ладони от нее бегут сияющие золотые змейки. Не оборачиваясь, я бросаю ее назад и хватаюсь руками за перила. Ржавчина царапает кожу. Я подпрыгиваю и через мгновение вижу стремительно удаляющиеся опоры моста и ослепительно чистое далекое небо, вдруг так странно оказавшееся под ногами вместе со всеми своими птицами и облаками. Меня оглушает успокаивающий, утробно-клокочущий столб пузырьков воздуха, поднимающихся вверх сонмом прозрачных медуз. Гулкие подводные шумы доносятся то с той, то с другой стороны, далеко наверху поверхность воды играет солнечными бликами на всех своих мимолетных гранях.

Обманчивый покой длится недолго - в воду со свистом впиваются сотни черных стрел в бурлящих шлейфах из захваченного воздуха, глубоководную темноту пронзают мириады огненных лучей, отражающиеся от сияющих букв на древках. Я делаю несколько гребков вниз, чья-то тень проносится надо мной, закрывая свет солнца. Огромная темная рыбина с приплюснутой головой и длинным гибким телом, похожая на подводного дракона, летает у поверхности, жадно проглатывая стрелы. Несколько стрел все же ускользают от поразительно ловкой для своих размеров рыбы и летят ко мне, одна царапает по скуле, проносится еще несколько метров вглубь и начинает медленно всплывать, оперением вверх. Рыбина бросается вниз, в погоню за упущенной добычей. Большая пасть с двумя толстыми пластинами мелких зубов, жирное белое брюхо в черных пятнах и разводах - рыбина лентой, винтом обивается вокруг меня, проглатывая по пути стрелы, закрутив в водовороте, однако не коснувшись меня даже кончиком своего широкого плавника, идущего вдоль всего тела, ни хлесткими кнутами длинных толстых усов.