Призрак в лунном свете - Говард Филлипс Лавкрафт

Из лаборатории выходило три двери, и доктор начал по очереди проверять помещения за ними. За первыми двумя были бы обычные кладовые, не будь они набиты гробами, от полуистлевших до практически новых, и надгробиями, порой с хорошо читаемыми именами. Здесь также был склад одежды, и еще — несколько новых, наглухо заколоченных ящиков или коробов, но на последние Уиллет не стал тратить время. Наибольший интерес представляли фрагменты старого оборудования; видимо, то были инструменты самого Джозефа Карвена, изрядно пострадавшие от рук налетчиков, химическая параферналия[30] георгианской эпохи.

Третья дверь вела в просторное помещение с изобилием стеллажей и столом с двумя лампами в самом центре. Уиллет зажег обе и в их бриллиантовом свете принялся разглядывать громоздившиеся кругом полки. Самые верхние пустовали, большинство свободного места на остальных занимали изысканные сосуды — высокие, без ушек, наподобие египетских каноп[31], и приземистые, с одной ручкой, походившие на амфоры для фалерна[32]. Почти сразу доктор заметил, что сосуды, тщательно закупоренные, были классифицированы: канопы, что стояли с одной стороны комнаты, означались деревянной табличкой с надписью «Custodes», свисавшей на цепях с потолка над ними, а все амфоры в другой стороне проходили, соответственно, под грифом «Materia». Все сосуды, за исключением разве что самых вышестоящих, были полны, и каждому полагалась бирка с номером, очевидно, отраженным в некоем каталоге — однако Уиллет не стал его искать; к тому времени его больше интересовало, чем, кроме формы, отличаются эти вместилища, поэтому он наугад откупорил несколько каноп и амфор, дабы изучить их содержимое. Но везде его ждало одно и то же — в емкостях обоих видов хранили вещество однородное и почти невесомое: мелкодисперсный матовый порошок разнящихся оттенков серого. Что до оттенков — а единственно оттенками и различалось наполнение сосудов, — то здесь нельзя было отследить никакой четкой закономерности; не было связи даже между субстанциями каноп и амфор. Синевато-серый порошок мог оказаться рядом с розово-белым, а начинка любой амфоры могла прямо соответствовать той, что обнаруживалась в одной из каноп. Самой примечательной чертой всех этих порошков было то, что они не слипались. Уиллет мог набрать полную горсть, высыпать ее обратно — и на его ладони не оставалось и крупинки.

Вначале доктор никак не мог понять, что есть «Custodes» и «Materia» и почему емкости разного вида столь тщательно отделены друг от друга и не хранятся вместе с бутылками и склянками, стоящими в лаборатории. Внезапно он вспомнил, что «кустодес» и «материя» с латыни переводятся как «стражи» и «материалы». Первое слово не раз употреблялось в недавно полученном на имя доктора Аллена письме от человека, утверждавшего, что он — проживший мафусаилов век Эдуард Хатчинсон. Одна фраза запомнилась Уиллету почти полностью: «Вы мудро поступаете, уменьшая их количество… нет нужды держать овеществленными стражей, и в случае облавы меньше будет найдено Обличительных Свидетельств». Какой в этом смысл? «Стражи» поминались и ранее — когда Вард еще охотно делился с доктором своими находками, он поведал ему о дневнике Елеазара Смита, где тот описывал слежку за домом Карвена. В той хронике говорилось о загадочных допросах, подслушанных Смитом и Уиденом возле проклятого дома, еще до того, как Карвен полностью перенес свою деятельность под землю: пленных допрашивал сам алхимик и «охранники». Их-то, согласно Хатчинсону или его обновленному воплощению-аватару, Аллен больше не держал «овеществленными». Если зловещий сподвижник Чарльза не стал их воссоздавать — значит, они хранятся… здесь, в виде порошка, тех самых «солей», в которые члены колдовского заговора перерабатывали бесчисленные выкраденные трупы и даже более древние костные останки!

Так вот что содержалось в канопах: устрашающие плоды нечестивых опытов, усмиренный прах, который, вызванный к жизни дьявольским заговором, должен беспрекословно защищать своего воскресителя или принуждать к повиновению непокорных! Уиллет похолодел при одном воспоминании о том, что пересыпал из ладони в ладонь, и на мгновение ощутил необоримое желание убежать подальше от зловещих шкафов с безгласными, но, может статься, даже в таком виде способными следить за ним часовыми.

И тут его настигла иная мысль — об амфорах с «материалами» на противоположной стене. Если в них — не «стражи», то что? Уж не хранятся ли там останки величайших мыслителей всех веков, похищенные алхимиками для своих зловещих некромантических умыслов из крипт и могил? Тех самых умыслов, что, согласно отчаянному письму Чарльза Варда, способны потрясти мироздание до основ, — а он-то легкомысленно пересыпал сей прах!

Немного успокоившись, доктор снова начал внимательно разглядывать комнату. Заметив небольшую дверь, он подступил к ней и взялся изучать испещрившие ее символы. Те письмена! Бог знает, что это были за письмена! Ни в одной книге не видывал доктор таких письмен — смутно подобное лишь один из друзей Уиллета, болезный и вечно витающий в облаках Рэндольф Картер, воспроизвел однажды на бумаге, сославшись на то, что сей древний утраченный алфавит, обладающий невероятной колдовской силой, был явлен ему в одном затянувшемся фантасмагорическом сне.

От размышлений его отвлекла резкая вонь некой ядовитой химии, ясно различимая даже в зловонном воздухе подземелья. Без сомнения, она проникала из комнаты, находящейся за дверью. Уиллет сразу узнал запах: он исходил от одежды Чарльза Варда в день его вынужденного отъезда в лечебницу. Значит, он находился именно здесь, когда неожиданные посетители прервали его опыты. Юноша оказался благоразумнее своего предка, не оказав сопротивления. Полный решимости разгадать все тайны зловещего подполья, доктор взял лампу и, поборов страх перед неизвестным, переступил порог. Нет, он не успокоится до тех пор, пока не выяснит истинную причину безумия Чарльза Декстера Варда!

И вот — очередная комната, в этот раз — скуднейше обставленная: лишь стол, стул и вериги с крюками и зажимами, ворохом звеньев сваленные на полу. Кроме большой лампы, журнала с поеденными влагой страницами и карандаша, на столе находились две закупоренные высокие канопы — взятые, очевидно, из комнаты, где содержались «стражи», да позабытые здесь в спешке. Уиллет зажег свет и здесь — и взялся листать журнал, предложивший ему лишь краткие и не особо вразумительные заметки, набросанные угловатым карвеновым почерком: