Щит и вера - Галина Пономарёва

Перед ним стояла стройная, красиво одетая молодая женщина с прибранными чёрными волосами и большими, как родники, серыми глазами. Что это были за глаза! Зачем только он посмотрел в них! В какую-то секунду их взгляды встретились. Она смотрела на него с удивлением и одновременно с восхищением. Григорий смутился, он это почувствовал, сердце задохнулось от нахлынувшего на него волнения. Матильда это поняла. Щёки её вспыхнули, она быстро опустила глаза и заспешила вслед за отцом.

Были быстро отобраны ещё десяток пленных, стоящих рядом с Григорием. Им разрешили взять свои вещи, погрузили в машину и повезли. Григорий не помнил, как долго их везли. Он был оглушён своим волнением.

«Что же со мной произошло? Не заметил ли кто моего смущения?» – пульсировало у него в висках.

Посмотрев на сидящих рядом людей, на их сосредоточенные лица, он понял, что его соратникам не до него. Чужбина, везде чужбина. Вот и другая страна стала их «надзирателем».

* * *

Поместье, куда их привезли, находилось недалеко от венгерской территории Австро-Венгерской империи. Наступала весна, начинались полевые работы. Григория, как знающего язык, определили старшим над русскими пленными. Их разместили в двухэтажном здании, специально предназначенном для работников и прислуги. Григорию Самсоновичу выделили отдельную комнату. После нечеловеческих условий, в которых приходилось жить в Германии, новое положение казалось чудесным избавлением от страданий. Их даже никто не называл пленными, управляющий обращался ко всем, как к работникам, называя по именам, а тех, кто был постарше – даже по отчеству. Генрих Сигизмундович, так звали управляющего, объяснил Григорию распорядок дня и условия проживания. Работа в поле начиналась с шести утра. Русских, не умеющих обращаться с сельскохозяйственными машинами, использовали в ручном труде при вскопке больших огородных плантаций и строительстве теплиц, для ухода за скотом и поддержания порядка и чистоты в поместье. Работы заканчивались в восемь вечера, предусматривался большой трёхчасовой перерыв после обеда. Кормили три раза в день хорошей крестьянской домашней едой. Положение русских пленных от местных отличалось лишь тем, что они не получали зарплату и в обеденное время приезжал из комендатуры полицейский, отмечал пленных по списку. Конечно, иметь дармовую рабочую силу было выгодно. Такая возможность была предоставлена фрау Гольбах как вдове солдата, погибшего за интересы империи. Однако русским было объявлено, что за побег или попытку к побегу последует расстрел.

Хозяйство было большое и добротное. Григория удивил цветущий сад, в котором росли яблони, были виноградники, слива, вишня и много других деревьев, которых он не знал. Кроме сада в поместье находились плантации огородных культур, немалый зерновой клин и скотный двор. Господский дом был небольшим, но красивым, украшенным лепниной и скульптурами. Дом окружал цветник с чистенькими дорожками, вдоль которых стояли скамейки. Фрау Матильда Гольбах, хозяйка поместья, была женщиной тридцати пяти лет, потерявшей на войне мужа, имела сына, Альфреда, в возрасте девяти лет. Управляться со всем хозяйством ей было нелегко, по всему было видно, что она была дамой городской, весьма далёкой от сельских забот, но со смертью мужа поняла, что надо вникать в дела и заниматься хозяйством. Отец повседневной помощи оказать ей не мог, так как занимался торговлей в Вене, и рассчитывать приходилось на себя. Всех работников, включая прислугу, было человек двадцать. Всё это Григорий узнал, прожив два месяца в поместье.

Фрау Матильда вела довольно замкнутый образ жизни, выезжала раз в месяц в Вену и по нескольку раз в ближайшие небольшие селения. Альфреду были наняты несколько учителей, появление которых как-то оживляло однообразную жизнь фрау Матильды. Очень редко её навещали почтенного возраста чета родителей погибшего мужа.

* * *

Размышляя о перемене жизни, Григорий Самсонович не оставлял мысли о побеге. Говорить об этом со своими соотечественниками он боялся. Все они были едва знакомы. Их свела судьба только в австрийском поместье Гольбах. Григорий старался не встречаться с госпожой. Волнение, пережитое им при первой встрече с ней, переросло в какую-то внутреннюю вину перед женой, Марией. Но, как бы он себя ни корил, часто думал о Матильде. Она представлялась ему не как госпожа, а как равная ему. Он в мыслях своих называл её просто meine Matilda. «Его Матильда» в мечтах Григория была близка, она понимала и любила его. Мысленно он разговаривал с ней и даже просил прощение за стремление к побегу. Потом он прощался с ней, старался мельком увидеть её где-нибудь в саду, куда она часто ходила погулять. Григорий, как бы ни боролся с нахлынувшим на него чувством, понял, что страстно влюблён в Матильду. Он корил себя, называл малодушным, изменником и предателем, но ничего с собой сделать не мог. Он полюбил её с той первой минуты, как только увидел.

Прошло еще два месяца. Григорий уже отчётливо осознавал, что он хочет чаще видеть возлюбленную. Матильда стала всё больше проявлять интерес к работе русских работников. Она каждый день присутствовала на завершении полевых работ. Проходя по грядам с овощами, выходя в поле, где уже свежей зеленью всходили зерновые, Матильда оценивающе осматривала результаты труда, порой выражала своё восхищение и давала распоряжение управляющему как-то поблагодарить русских, особенно его, Григория, как старшего над ними. Глаза их встречались. Его будто пронизывало током от её внимательных и глубоких глаз, так пристально обращённых к нему. Григорию было уже всё равно, видят ли всё это окружающие или нет. Будь что будет! Он представить себе не мог, что когда-нибудь, тем более здесь, на чужбине, к нему нахлынет безудержная и неодолимая страсть, желание заключить в крепкие объятья любимую женщину. Её глаза при взгляде на него становились ещё глубже, как омуты, в которые хотелось упасть и утонуть. Он чувствовал, что Матильда тоже неравнодушна к нему.

«Господи! Что же будет? Что же я делаю!» – отчаянно мучился Григорий.

Июль. Сенокос. Григорий Самсонович с любопытством осматривал технику, которая использовалась на полях, на заготовке сена. Дома он тоже любил эту пору, когда пахнет медовыми травами, а солнце стоит в зените. Он тосковал по родному Отечеству! По дому! С чувством скрытой вины вспоминал жену и сына! В своих раздумьях он не заметил, как все работники уже ушли, закончив дневные дела. Солнце разливалось розовым закатом, от земли потянуло лёгкой вечерней влагой. Он повернулся по направлению к усадьбе и увидел её, чуть ли не бегом спешащую к нему навстречу. В порыве надежды Григорий шагнул к женщине, страстно обхватил и прижал её к своей груди. Матильда замерла, она не сопротивлялась его сильным мужским рукам. Лёгкий шарф плавно опустился на скошенную траву.

– Meine Liebe! Meine Herrin! Mein Herz! Meine Matilda! – задыхался Григорий, осыпая поцелуями прильнувшую к нему женщину. И вдруг почувствовал, что она плачет.

– Что ты, что ты, mein Herz, почему ты плачешь? – задыхаясь от нежности и горячей любви, спросил он у неё.

– Мы с тобой предатели, Гриша! Я предаю Родину и своего погибшего мужа! – в отчаянии, с полными глазами слёз проронила она.

– Матильда, мы оба предатели. Я тоже предаю Отечество и семью! – с горечью произнёс Григорий.