Дедушка русской авиации - Григорий Волчек

— Я, в отличие от партии и Советского государства, свои обязательства выполню!

— Не надо, Игорь. Ты просто на мне зациклился от тоски и одиночества, а на безрыбье, как известно, и рак рыба.

— Я не зациклился. Я тебя люблю.

— Ты раньше признавался в любви?

— Нет. Сегодня первый раз.

— Дай бог, не последний.

— Ну что ты, Наташа!

— Нет, ты должен еще влюбиться! Ты должен полюбить самую прекрасную девушку! И она должна полюбить тебя! Потому, что ты самый умный, самый добрый, самый красивый! Самый лучший! Как здорово, что мы повстречались! Мне просто повезло!

— Мне тоже очень повезло!

— Ты самый хороший у меня!

— Боюсь, что целый ряд военнослужащих ТЭЧ с тобой не согласятся. Впрочем, предлагаю пока оставить лирику, тем более что признание в любви, как выяснилось, здорово стимулирует сексуальное влечение. Берегитесь, Наталья Вениаминовна!

…Перед самым подъемом Полторацкий, пошатываясь от усталости и блаженно улыбаясь, вернулся в казарму. Через трое суток — новая встреча с любимой женщиной. Черт возьми, как здорово звучит — «с любимой женщиной»! Ну, а теперь, увы, надо возвращаться к службе.

— Рота, подъем!

Все вскочили с коек. Остались лежать только избранные — Кобыхнов, Лада, Жужгов и Гиддигов. ТЭЧ вывалилась на зарядку. В кубрике зашуршали уборщики. Начинался новый день.

Прошел съезд. Все его материалы Полторацкий бегло прочитал в газетах. Ничего из съездовского новаторства Гоша всерьез не воспринял — похоже, никаких кардинальных изменений в жизни все это не сулило. Более того, ухватившись за тезис о повышении дисциплины и ответственности, типы вроде замполита могут организовать новый виток прессинга.

После постановки «сушки» на боевое дежурство и прекращения обильных снегопадов у солдат прибавилось свободного времени. Полторацкий проводил свободные часы либо в гостях у Наташи, либо в гарнизонной библиотеке. При этом Гоша в меру сил способствовал тому, чтобы и караси личное время проводили за чтением. Если Полторацкий видел карася, болтающегося без дела, то огорчался и загонял бедолагу на уборку и без того сверкающего кубрика или туалета. Но если карась мирно читал книгу или газету, то сердце и.о. старшины смягчалось.

В силу своей страсти к регламентации Гоша развел кучу условностей и неписанных правил. Например, запретил курить на этаже — только на улице. Кстати, сам Гоша, хоть и курил мало, но делал это в самых неподходящих местах. Для него представлял интерес не столько сам процесс курения (он мог длительное время совершенно безболезненно жить без курева), сколько возможность курить в неположенных местах. Именно поэтому Гоша курил в почти сакральной Ленкомнате, канцелярии, кубрике, столовой, ведя строй. Начальству приходилось терпеть — никогда ранее, при Охримчуке и каком-либо другом старшине, в ТЭЧ не было такого образцового порядка, чистоты, дисциплинированности и организованности. Это признавали все.

Далее, Гоша запретил:

— находиться в Ленкомнате и бытовке в верхней одежде;

— рвать подшивки газет (тем более что время порцаек, заворачиваемых обычно в газетную бумагу, кончилось);

— входить в канцелярию и каптерку без стука;

— надевать чужие вещи даже в случае временного отсутствия их хозяина;

— отлучаться из казармы без разрешения (предупреждения);

— и т. д.

Все это, с одной стороны усложняло, а с другой упорядочивало ТЭЧевскую жизнь.

Однажды Нечипоренков вызвал Полторацкого в политотдел полка.

— Сержант, тебе надо ходить на политзанятия. (Замполит реанимировал в ТЭЧ систему регулярных политзанятий для солдат и прапорщиков).

— Мне некогда.

— Как это некогда? Политзанятия — это важнейший атрибут боевой и политической подготовки! Игнорировать их нельзя!

— Товарищ капитан, а что мне прикажете делать на политзанятиях? Учить страны НАТО и Варшавского договора? Зубрить фамилии членов Политбюро и высшего армейского командования? Показывать горячие точки планеты на карте мира? Конспектировать тезисы, позаимствованные вами из последнего номера популярного журнала «Коммунист Вооруженных Сил»? Так ведь все это я знаю наизусть — и про руководящую роль, и про «всегда на страже», и про «враг не дремлет»!

— Полторацкий, согласен, ты парень эрудированный. Но важно, чтобы твои знания превращались в убеждения!

— От ваших политзанятий мои убеждения крепче не станут. А что касается торжества коммунизма во всем мире, то я убежден в обратном.

— Крамольные вещи говоришь.

— Что думаю, то и говорю.

— В духе перестройки пока прощаю. Ты материалы съезда читал?

— Читал.

— Ты разделяешь идеи съезда?

— Смотря какие. Некоторые — перепев старых песен на новый лад, некоторые — получше.

— Какие, например, получше?

— Например, про экономическую реформу.

— Ты признаешь, что в этом вопросе на съезде сделан шаг вперед?

— Полшага признаю.

— Отлично! Я хочу, чтобы ты сделал на ближайшем политзанятии доклад о съезде. Сможешь?

— А почему именно я?

— Больше некому.

— А Гиддигов?

— Нужно, чтобы этот доклад сделал сержант, младший командир. Это будет правильнее и солиднее.

— Уговорили, я сделаю доклад, только скажу все, что думаю.

— А вот этого не надо. Надо остановиться на положительных моментах, ведь их в материалах съезда немало, согласись.

— Вот так всегда! Чуть что — давай только положительное!

— Полторацкий, людей надо взбодрить, поднять настроение! Солдат должен служить с огоньком! Кстати, это и в твоих же интересах как старшины. И еще я тебя прошу — поменьше в казарме всех этих деморализующих разговоров. В общем, готовься, доклад послезавтра.

Полторацкий поплелся в ангар на политзанятие. Ночью у него было очередное свидание с Наташей, и Игорю очень хотелось спать. Во всяком случае, говорить и даже думать о съезде не хотелось.

ТЭЧ расселась в небольшом актовом зале. Вошли замполит с начальником политотдела полка Бондаревым. Замполит, не поднимаясь на трибуну, произнес: