Сладкий папочка - Лиза Клейпас

Не знаю, радостью были для мамы отношения с Луисом Сэдлеком или наказанием. Наверное, Луис казался ей сильным мужчиной. Бог видит, она не первая обманывалась, принимая жестокость за силу. Наверное, женщине, которой так долго, как маме, приходилось заботиться о себе самой, подчинение кому-то, даже если это нехороший человек, приносит облегчение. Я и сама не раз, уже изнемогая под грузом ответственности, мечтала, чтобы хоть кто-нибудь разделил ее со мной.

Луис, надо признать, умел был обаятельным. Даже самый плохонький мужичонка в Техасе обладает тем заманчивым внешним лоском и вкрадчивой манерой в обращении, а также талантом рассказчика, на которые так падки женщины. Сэдлек, казалось, искренне любил маленьких детей: они безоговорочно верили всему, что бы он там им ни наплел. У Каррингтон рядом с ним тоже рот всегда был до ушей, что опровергало расхожее мнение о том, будто дети инстинктивно знают, кому доверять.

Меня, правда, Луис не любил. В этом смысле я была в нашей семье исключением. Я на дух не выносила все то, что так впечатляло в нем маму, – этакую демонстрацию мужественности, бесконечные красивые жесты, имеющие целью показать его безразличное отношение к вещам, к материальной стороне жизни: у него, мол, всего полно. Шкаф у Луиса прямо ломился от сшитой на заказ обуви. У Луиса даже имелась пара сапог за восемьсот долларов из слоновьей кожи из Зимбабве. И сапоги эти стали в Уэлкоме притчей во языцех.

Но однажды, когда Луис с мамой и еще двумя парами отправились на танцы в Хьюстон, ему не разрешили пронести внутрь серебряную фляжку с выпивкой. Тогда он не долго думая отошел в сторонку, вытащил свой складной охотничий нож «Дозье» и прорезал в сапоге длинную узкую полоску, чтобы уместить там фляжку. Позже мама, рассказав мне, как все было, назвала его поступок глупым жестом и нелепой расточительностью. Однако в последующие месяцы она так часто вспоминала об этом, что я догадалась: на самом деле она восхищалась широтой и красотой этого жеста.

Таков был Луис – на все был готов, лишь бы пустить пыль в глаза, показать, что у него денег куры не клюют, хотя в действительности был ничуть не богаче всех остальных. Трепло он был хорошее, этот Луис. Откуда у него брались деньги на расходы, которые, бесспорно, превышали доход от парка жилых трейлеров, никто вроде бы не знал. Говорили, будто он подторговывал наркотиками. Поскольку жили мы у самой границы, для любого, кто желал рискнуть, дело это было нехитрое. Не думаю, чтобы сам Луис курил или нюхал наркотики. Он предпочитал алкоголь. И вряд ли ему докучали угрызения совести из-за того, что он впаривает эту отраву приезжавшим домой на каникулы учащимся колледжей или местным жителям, предпочитавшим бутылке «Джонни Уокер» более действенное средство уйти от реальности.

Когда я не была поглощена мыслями о маме с Луисом, то полностью была занята Каррингтон, которая в то время делала свои первые неуверенные шаги. Ковыляя, как подвыпивший полузащитник из американской футбольной команды, только маленький, она пыталась совать свои крошечные мокрые пальчики в розетки, точилки для карандашей и банки из-под кока-колы. Из травы, словно пинцетом, она вытаскивала жуков и окурки, подбирала с ковра старые заскорузлые кукурузные хлопья и все без разбора тянула в рот. Пытаясь самостоятельно есть ложкой с изогнутой ручкой, она разводила такой свинарник, что мне иногда приходилось вытаскивать ее из-за стола и обливать из шланга. За домом в патио я держала огромную пластмассовую лоханку для мытья посуды из «Уол-марта», в которой Каррингтон играла и плескалась под моим надзором.

Когда она начала говорить, то мое имя в лучшем случае у нее звучало как «Би-Би», и всякий раз, требуя чего-то, она произносила его. Она любила маму и рядом с ней загоралась, как светлячок, но когда болела, капризничала или чего-то боялась, тянулась ко мне, а я к ней. Мы с мамой никогда это не обсуждали и никогда над этим особо не задумывались, просто так было, и все. Каррингтон была моим ребенком.

Мисс Марва просила нас навещать ее как можно чаще, аргументируя это тем, что без нас у нее слишком тихо. Она так и не приняла назад Бобби Рэя. Теперь уж вряд ли у нее кто-нибудь появится, сказала она: все мужчины ее возраста такие, что без слез не взглянешь, либо уж совсем какие-то придурковатые, а иной раз и то, и другое вместе. Каждую среду во второй половине дня я возила ее в «Агнец Божий»: она вызвалась там готовить, участвуя в благотворительной программе «Еда на колесах», а в церкви имелась коммерческая кухня. С Каррингтон на коленях я отмеряла ингредиенты, помешивала в мисках и кастрюлях, а мисс Марва тем временем обучала меня азам техасской кулинарии.

Под ее руководством я лущила початки молочной сахарной кукурузы, обжаривала зерна в свином жире, добавляла туда молоко со сливками и, не переставая помешивать, доводила все это до готовности, когда от запаха начинали течь слюнки. Я научилась готовить куриный стейк под белым соусом и бамию с кукурузной мукой, обжаренную в раскаленном жире, варенную с костью от окорока фасоль и зелень репы под острым соусом, узнала даже секрет торта «Красный бархат» в исполнении мисс Марвы, который она строго-настрого наказала готовить только тому мужчине, от которого я хочу получить предложение.

Сложнее всего было научиться готовить курицу с клецками, как это делала мисс Марва, потому что рецепта этого блюда у нее не имелось. Но оно было таким восхитительным, с таким богатым и насыщенным вкусом, что хоть плачь, так и таяло во рту. Сначала она насыпала горку муки, добавляла к ней соль, яйца и сливочное масло и перемешивала все это руками. Затем раскатывала получившееся тесто в пласт, нарезала его длинными полосками и бросала в кипящий куриный бульон. Едва ли найдется на свете болезнь, которую не могут вылечить курица с клецками. Сразу после отъезда Харди Кейтса из Уэлкома мисс Марва наварила их мне целую кастрюлю, и они на время даже облегчили мою сердечную боль.

Я помогала развозить контейнеры «Еды на колесах», а мисс Марва в это время сидела с Каррингтон.

– Либерти, тебе что, не задали уроков? – спрашивала она меня, на что я неизменно отрицательно мотала головой. Я их теперь почти никогда не делала. Я посещала абсолютный минимум уроков, чтобы только не прослыть конченой прогульщицей, и о своем будущем после окончания средней школы больше не задумывалась. Раз уж маме теперь плевать на мои перспективы и на мое образование, решила я, то и мне тоже на это плевать.

Люк Бишоп какое-то время приглашал меня куда-нибудь, когда приезжал из Бейлора, но я постоянно отказывала, и его звонки постепенно прекратились. Мне казалось, будто после отъезда Харди внутри у меня что-то отключилось, и я не знала, каким образом и когда оно снова включится. Я попробовала секс без любви и любовь без секса – и не хотела ни того, ни другого. Мисс Марва посоветовала мне начать жить, ориентируясь только на свои маячки, но смысла этого выражения я не понимала.

Исполнился почти год маминому роману с Луисом, когда она с ним порвала. Она очень спокойно переносила его буйные выходки, но даже ее терпению пришел конец. Это случилось в дешевом ночном клубе, куда они однажды поехали потанцевать. Когда Луис отлучился в туалет, какой-то подвыпивший ковбой – из настоящих, работавший на маленьком загородном ранчо в десять тысяч акров – угостил маму порцией текилы.