Правда во имя лжи - Елена Арсеньева

– Деньги вам ни к чему, – с теми же металлическимиинтонациями, уже прочно закрепившимися в ее голосе, произнесла Аня. – Платьевам я сама куплю, а лучше – сошью, потому что я вполне профессионально шью. Выпо-прежнему останетесь жить у Нонны Алексеевны, именно ей мы станем выделятьсуммы на оплату вашего жилья и на текущие расходы. Нонна Алексеевна обязуетсяследить за вашим питанием, покупать продукты. Смысл в том, чтобы вы днем ни нашаг не выходили из квартиры. Вас никто не должен видеть, ваша беременностьдолжна сохраняться в полнейшей тайне, усвойте это с первой же минуты!Ежевечерне мы с мужем будем приходить сюда и вместе гулять. Прогулки перед сномвесьма полезны, – сочла нужным добавить она.

Черт знает, почему Аня несла такую жуткую казенщину!Отродясь она так не говорила, наоборот: все подружки восхищались образностью ибогатством ее речи. «Ты, Анечка, говоришь, словно стихи читаешь. Или роман!» Нуа сейчас она будто бы читала инструкцию для электроутюга. Или холодильника. Ноей сейчас необходимо именно это, чтобы не сорваться, чтобы не разлиться слезамиот жалости к себе, к Диме, к этой отвратительно красивой девчонке, кмладенчику, в конце концов, которого родная мать бестрепетно отдаст чужим людям– бестрепетно, но отнюдь не бесплатно. Да, сколько денег уйдет – подуматьстрашно! Придется надолго распроститься с мечтой о машине, – деньги на нееоткладываются вот уже сколько лет. Ирина получит кругленькую сумму, а дальшеготовь деньжата на переезд…

Да, с Хабаровском, родным, любимым, зеленым, решенопроститься навеки. А что делать? Пусть это краевой центр, но, по сути, большаядеревня, старожилы все друг друга знают, если не лично, то повязаны общимизнакомыми. Здесь невозможно сохранить тайну усыновления, а это для Анинепреложное условие будущего счастья. Если она оказалась несостоятельна какженщина – пусть не по своей вине, но не станешь же это объяснять каждому! – тооб этом никто не должен пронюхать. Дима тоже считал, что в интересах будущего ребенкане знать, что его вырастили и воспитали приемные родители, а родная матьпродала за деньги. Мальчик (девочка) должен с первого мгновения знать толькоодну маму – Аню и одного папу – Диму. Значит, подальше от Хабаровска!

Куда конкретно ехать – такого вопроса не существовало.Сокурсник и друг Димы Коля Вострецов сто раз звал его в Горький, где работал взакрытом оборонном КБ, имевшем дело с подводными лодками и оченьзаинтересовавшемся темой Диминой кандидатской диссертации: «Миграцииглубоководных рыб в связи с геотектоническими процессами». В любую минуту,стоит только Диме сказать «да», его ждет квартира и зарплата, настолькопревосходящая жалкие гроши НИИ ихтиологии (пусть и с дальневосточнойнадбавкой!), что ни один здравомыслящий человек не стал бы сомневаться. Норомантик Дима сомневался, потому что уж очень любил Амур-батюшку. Ну что ж,Горький стоит на Волге, а она, как известно, матушка…

Сегодня же, вернувшись домой, Дима позвонит в Горький(учитывая семичасовую разницу во времени, там как раз наступит утро, самоевремя начинать новую жизнь!) и скажет Коле, что согласен переезжать. Но несразу, а только через четыре или пять месяцев. Потому что жена беременна, иврачи не рекомендуют ей сейчас перелеты или длительные переезды. Вот как родитсямалыш – так они, Литвиновы, и прибудут в Нижний, и Дима незамедлительноприступит к работе.

А пока… пока они станут выгуливать по вечерам, в темноте,Ирину, и платить Нонне за молчание, и… ладно, о грядущих проблемах не стоитзагадывать. Когда придет время, все как-нибудь разрешится. Главное, усвоила длясебя Аня, чтобы на этих поздних прогулках Дима держался подальше от Ирины. Онасама будет вести Иру-инкубатор под руку, а Дима – пусть поддерживает ее. Своюжену!

* * *

Перрон уже давно опустел, когда пассажиры девятого купевывалились наконец из вагона. От свежего воздуха – днем-то еще жарко, а поутрам уже чувствуется близость осени – Струмилину стало полегче. Однако женщиныеле тащились, Литвинова вообще едва не свалилась с подножки. Глаза у нее закрывалисьна ходу, словно девушка никак не могла проснуться. А может, она просто-напростомастерски притворяется, – кто ее знает.

Антон эскортировал свою команду в здание вокзала, как вдругиз боковых ворот выскочил тощий молодой человек со взлохмаченными волосами исуматошно огляделся. Но тут же встревоженное выражение его лица сменилось наоблегченное, и он пронзительно заорал:

– Лидочка! Вот он я, погоди!

Все невольно вздрогнули и приостановились, уж больно громкоон кричал.

Парень подскочил к Литвиновой и схватил ее за руку:

– Приветик! Извини, проспал. Пошли. Слушай, ты чего такая?

Литвинова смотрела на него, медленно моргая и потирая горло.Ресницы порхали, как бабочки.

Струмилин покачал головой. Сам не знал почему – простопокачал, и все.

– Вы знаете эту женщину? – сурово спросил Антон.

– Конечно, – кивнул тощий. – А что?

– Назовите ее.

– О господи! Лидочка ее зовут, то есть Лида Литвинова. А вчем вообще дело?

– Отчество у нее какое? – вел свою линию Антон.

– Не знаю, – дернул плечами парень. – Зачем мне ее отчество?Вы у нее спросите. Лид, как тебя по батюшке, а? Будем заодно знакомы, – вдругшутливо раскланялся он. – По паспорту я Алексей Степанович Семикопный, длядрузей Леха, в просторечии Леший. А вас как величать по отечеству?

Литвинова продолжала моргать, а Струмилин все качал и качалголовой, как китайский болванчик. Правда, у болванчика вдруг мелькнула мысль,что он откуда-то знает этого Лешего вместе с его шевелюрой.

– Лид, да ты что? – вдруг встревожился «в просторечииЛеший». – Ты что какая-то… не такая? Ух, елки… Опять началось, да? Тычувствовала, что опять начинается?! Поэтому и просила тебя встретить сегодня?Ах ты, бедняжечка…

Лицо его сморщилось так жалобно, что показалось, будтовеселый и болтливый Леший сейчас разревется, как девчонка.

– Вы что имеете в виду? – прищурился Антон. – Чтоначинается?

– Ломка небось, – хмыкнул Бордо. – Наркоманит девочка, да?

Струмилин снова покачал головой – на сей раз вполнеосознанно. Вот уж кого он с одного взгляда мог узнать, так это нарков: и«запойных», и начинающих. Здесь никаких признаков, ни малейших.

– Что-о? – обиделся Леший. – Сам ты наркоманишь, толстый! Унее… – Он понизил голос. – У нее последнее время случаются провалы в памяти.

– Да брось! – недоверчиво сказал Антон.

– Это кто здесь толстый?! – сообразил наконец, что следуетобидеться, Бордо.