Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир - Deirdre Nansen McCloskey

Однако в Англии георгианского и ранневикторианского периодов растущее население благодаря похвальной изобретательности стало гораздо богаче. Земля резко снизила свою способность ограничивать человека.

Этот факт противоречил всем предсказаниям классических экономистов и плохо согласуется с анализом многих их последователей вплоть до наших дней. Большинство экономистов презирали и продолжают презирать идею бесплатных обедов. Я долго наставлял студентов, признавая этот трагический факт. В поте лица твоего будешь есть хлеб. Можно переключать труд и т.п. с одного вида использования на другой, добиваясь эффективности, но никогда, как выяснили экономисты, нельзя получить легкое золото от рук фей или эльфов. Поэтому экономисты, в отличие от историка Маколея или математика и инженера Чарльза Бэббиджа, не видели в перспективе 1830 г. ничего, кроме несчастья для рабочего человека и богатства для землевладельцев. Как и современные экологи, классические экономисты опирались на пропозиции с доски ("в конечном счете все ресурсы ограничены"), а не на факты, которые были перед их глазами. Позднее неоклассические экономисты, а затем еще более поздние самуэльсонианцы среди них, лихорадочно работали над тем, чтобы опровергнуть доказательства (как это делал я в начале своей карьеры), переквалифицировав бесплатный обед в накопление капитала.

В 1845 г. Милль подвел итог этому вопросу со свойственной ему ясностью и справедливостью. До тех пор, пока преподобный Мальтус не написал свою работу, положение рабочего класса считалось большинством безнадежным - "положением природы", по выражению Милля, "и, как говорили некоторые, предписанием Бога; частью человеческой судьбы, способной лишь на частичное облегчение в отдельных случаях за счет общественной или частной благотворительности". Мальтус, во всяком случае, во втором издании "Эссе о принципе народонаселения" в 1803 г., показал, что бедность является следствием роста населения, но он дал основания для надежды, а не для отчаяния. (Будучи англиканским священником, он, возможно, переживал по поводу своего более раннего "лысого" изложения принципа народонаселения в 1798 г., поскольку acedia, отчаяние, отсутствие христианской надежды - это второй величайший грех против Святого Духа). Та или иная технология могла бы содержать бедных в несколько лучшем стиле, если бы только их можно было заставить быть благоразумными и сознательными в рождении детей, что с чистой совестью могло бы проповедовать, например, англиканство среднего направления. Помимо обещаний Мальтуса о скромных улучшениях за счет сексуальной сдержанности Милль отметил еще две формы оптимизма, менее правдоподобные, по его мнению (эта мысль казалась разумной в 1845 г., до взрыва реальной заработной платы в конце XIX в.). "Единственные люди, для которых любое другое мнение [кроме извечного пессимизма о бедняках, обреченных зарабатывать доллар-два-три в день. В то же время, по мнению Милля, те, кто пророчит прогресс в области физических знаний и механического искусства, достаточный для изменения фундаментальных условий существования человека на земле, или те, кто исповедует доктрину, что бедность - вещь надуманная, порожденная тиранией и алчностью правительств и богачей". Из других работ Милля можно сделать вывод, что он не возлагал особых надежд на "пророчествуемый прогресс в области физических знаний". В этом предсказании он жестоко ошибался. Не верил он и в то, что революционное перераспределение даст результат. В этом он оказался несчастливо прав.

Иными словами, экономисты не заметили, что с 1760 или 1780 по 1860 год происходило нечто совершенно новое. Как сказал недавно демограф Энтони Ригли, "классические экономисты не просто не осознавали происходящих с ними изменений, которые многие сейчас называют индустриальной революцией: они фактически придерживались взгляда на природу экономического развития, который исключал такую возможность "5. В тот момент (скажем, в 1848 г.), когда Джон Стюарт Милль пришел к пониманию равновесной экономики, экономика отходила от равновесия. И к моменту его смерти, в 1873 году, этот отход ускорился во всем мире: в период с 1820 по 1870 год, по подсчетам Ангуса Мэддисона, мировой реальный доход на душу населения рос на 0,53% в год, а в период, который он называет "либеральным порядком", с 1870 по 1913 год, он рос на 1,3% в год6. Это было похоже на то, как если бы инженер в совершенстве изучил статику, которая не давала развалиться реактивному самолету, когда он гудел на асфальте, но затем не заметил, когда все это взлетело в воздух.

Экономисты тогда считали, как и многие из них до сих пор, что они владеют полной теорией общественных законов движения. Они упустили из виду прикладные инновации. То есть они упустили из виду творческий характер разговора в современной экономике, его эмерджентный характер. Экономист Бэзил Мур в своей блестящей критике экономики справедливо заметил, что со времен первой промышленной революции мировая экономика стала нелинейно динамичной. Экономист Фридрих Хайек (1899-1992) высказал аналогичную мысль: экономика непредсказуема, поскольку она является результатом человеческого общения.8 Будущее математического общения, например, непредсказуемо, поскольку если бы оно было предсказуемым, мы бы сейчас знали математику, которая должна быть в будущем. Это не было бы будущим. То же самое можно сказать и об огромном количестве видов человеческой деятельности - от моды до инженерии. Голливудская пословица гласит: "Никто не знает что угодно". Иными словами, художественный успех не поддается механическому прогнозированию. (Успех Box-offi ce, с другой стороны, можно предсказать довольно хорошо - раздуйте достаточно машин, и вы посадите четырнадцатилетних мальчиков на сиденья; однако, когда такая формула известна, успех продюсера будет оцениваться по тому, насколько регулярно он ее превышает.)10 Статическая экономика, которую критикуют Мур и Хайек, работала как раз до переоценки. И в краткосрочной и среднесрочной перспективе она все еще освещает многие рутинные части экономики. Не отбрасывайте это, потому что рутина, естественно, довольно распространена. Но экономика после конца XVIII века, если смотреть на нее в долгосрочной перспективе, становилась все более нерутинной, пораженной паровыми машинами, электрифицированной генераторами, сбитой с толку компьютерами и, прежде всего, оживленной переоценками.

В 1767 г. Джозайя Веджвуд (создатель фарфора в подражание китайскому) писал, что "грядет революция", во всяком случае, в изготовлении посуды. Не ограничиваясь горшками и не ограничиваясь Британией, Руссо, а затем и Кондорсе заявляли о бесконечном совершенствовании человека. В 1783 г. Сэмюэл Джонсон заявил: "Век сходит с ума от инноваций; все дела в мире должны делаться по-новому; людей должны вешать по-новому", и сам заинтересовался новыми способами пивоварения. Гильотина была усовершенствована во Франции в начале революции как новый способ предоставления всем классам огромного преимущества казни топором. В 1787 г. диссидентский проповедник, радикал-по-литик и страховой актуарий Ричард Прайс был настроен еще более оптимистично (кстати, сами слова "оптимизм" и "пессимизм" - философская чеканка XVIII в.):

Природа совершенствования состоит в том,